.– Это социально-политическое объединение женщин, – объяснила Грейс. – Мамочка, ты забываешь, что Джон американец. Он не имеет ни малейшего представления ни о Панкхерст, ни о СПОЖ. – Снова повернувшись к Крамеру, она добавила: – Заключение в полицейскую камеру было самым ярким событием в маминой жизни! По крайней мере, она хочет, чтобы мы так думали!За всем этим весельем Грейс разглядывала Крамера. Его бокал был наполнен водой, а к рейнвейну он не притронулся. В ту ночь он тоже был трезв, тогда это ее поразило. Может быть, он трезвенник? Или бывший алкоголик?– Вы отказывались от еды, миссис Резерфорд? Вас насильственно кормили?– Зовите меня Кэтрин! – Ей доставляло удовольствие мужское внимание.– Папа ее быстро вызволил, – объяснила Грейс. – Она успела отказаться только от одной трапезы.– Она была абсолютно белой, – добавила Нэнси.– Впрочем, полицейские выкупали ее в холодной ванне, – добавила Грейс. – И были при этом очень невежливы!Сестры снова посмотрели друг на друга и хихикнули.– Ах вы, свинтусы неблагодарные! – Кэтрин явно развеселилась. Радовалась, что весь разговор сосредоточен на ней. Каждую минуту она поглядывала на цветы, принесенные Крамером и стоящие теперь в вазе на камине. Кремовые розы и большие маргаритки. Срезанные в саду. – Ну ладно, хватит об этом! Расскажите поподробнее о себе, Джон. Над чем вы сейчас работаете?– Да так. То да се...Нэнси заговорщически наклонилась к Грейс:– Ну вот, он опять скромничает. Он ничего не скажет, но я думаю, он пишет роман!Грейс смотрела то на одного, то на другую. Нэнси в этот вечер была на редкость весела и привлекательна – глаза горят, лицо сияет счастьем. Крамер застенчиво играл ножом и вилкой.– Это правда, Джон?– Если честно, у меня нет на это времени. Слишком много происходит в реальном мире. Кто же найдет время для выдумок? – Когда он поднял взгляд на Грейс, в его глазах читалось негодование. «Только я, – казалось, говорили они, – только я найду время на это!» Через минуту он продолжил: – Сейчас я работаю над пьесой о трансатлантическом перелете. Вы знаете о премии Ортейга? – Заметив озадаченный взгляд Кэтрин, он объяснил: – Раймонд Ортейг предложил премию в 25 тысяч долларов за первый безостановочный перелет из Нью-Йорка в Париж или наоборот.– Есть ли какие-нибудь новости об этих французах? Нунжессер, или как его там? – спросила Нэнси.Крамер помотал головой:– В последний раз их слышали где-то над Ирландией. Но это было давно. Должно быть, они упали в океан.– Бедняги! – Кэтрин театрально положила руку на грудь. – Пара смельчаков-пионеров! Ужасно досадно!– Впрочем, нашелся другой парень, который хочет повторить попытку, – сказал Крамер. – Пилот почтовой авиации, можете поверить? Он планирует вылететь из Лонг-Айленда двадцатого. И летит один.– Думаете, у него есть шансы? – спросила Грейс. – Вот так, в одиночку?– Дома его называют летающим безумцем. Но я поеду в Париж и возьму с собой фотографа. – Он многозначительно посмотрел на нее. – Иногда лучше действовать в одиночку!
Потом Кэтрин подала свой хлебный пудинг с жидким заварным кремом.– Очень похож на тот, что делала мама. – Крамер уже соскребал последние кусочки со своей тарелочки. – Только она делала его с карамельным соусом. – Он быстро поправился: – Впрочем, ваш лучше, миссис Резерфорд!– Называйте меня Кэтрин.– А ваша жена? – спросила Грейс.– Ева не готовила. – Он положил ложку.– Она была удивительно красива. – Как ни странно, это произнесла Нэнси. – Если, конечно, верить фотографиям в вашем доме.– Фотографии не передают полной правды, – отчеканил Крамер. – Они не могут охватить всего человека.Грейс переводила взгляд с одного на другую. Нэнси опустила взгляд. Крамер, похоже, пожалел о своей резкости. Кэтрин встала и принялась собирать тарелки.– У меня есть множество фотографий Джорджа, – спокойно и размеренно произнесла Нэнси. – Иногда они меня утешают. Я смотрю на него такого, каким он был, и вспоминаю, как счастливы мы были вместе. Но иногда у меня разрывается сердце, когда я вижу его в форме с этой глупой, бессмысленной улыбкой на лице. Я начинаю на него сердиться. Как это неразумно, а? В конце концов, бедный Джордж умер. А есть кое-что и похуже. Мне становится все труднее и труднее увидеть, вернее, представить реального Джорджа. Я все чаще и чаще должна смотреть на фотографии, чтобы точно вспомнить его лицо. Наверное, это неизбежно. Но меня это очень печалит: я понимаю, что он исчезает даже из моей памяти. Да, действительно, невозможно помнить его как живого.Глядя в темноте на лицо Крамера, Грейс чувствовала, что это самое последнее, что он хотел бы услышать. Крамер со своим секретом жил в непреодолимом мире горя, пропитавшего всю его жизнь. Когда он заговорил, обращался скорее к Грейс, чем к Нэнси.– Ева давно исчезла. Она исчезла за много лет до своей смерти. С того самого времени, когда О'Коннелл опубликовал эту книгу. Похоже, она послужила ему прототипом Вероники. Он лишил ее энергии, характера, от нее ничего не осталось. Вы понимаете, о чем я говорю? Она долго болела, лежала в больнице, отказывалась видеть кого-либо, едва говорила. Только царапала письма и день за днем читала книги. Мечтала, как все будет, когда ей станет легче. Время от времени в ней пробуждалась прежняя Ева... и сразу же исчезала! Я не могу описать, насколько тяжело было видеть, как она исчезает.
Позже, гораздо позже, после ухода Крамера, Грейс взялась за мытье посуды, а Нэнси схватила чайное полотенце, и они за работой стали обсуждать проведенный вечер.– Насчет его жены – все это чушь! – заявила Грейс. – Твоя личность вовсе не исчезает оттого, что тебя изобразили в книге!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86