– Нормально, – согласился Чезаре, которому не хотелось слишком уж унижаться перед ним.
– Так-так, – протянул Пессина, слегка недовольный. – Ну и что же, дружочек, привело тебя ко мне?
– Я из-за платы. – Чезаре глотнул еще из стакана, но вино застревало у него в горле.
– Ты принес деньги? – спросил тот без церемоний.
– Я пришел сказать вам, что денег у нас нет.
– Это мне уже сказала твоя мать.
Пессина жадно продолжал насыщаться, словно не ел много дней.
– Я знаю.
Чезаре уже ненавидел его, но не за то, что он так отвратительно ел, а за то, что ломал комедию, в то время как все они по его милости могли очутиться на улице.
– Как бы там ни было, я дал вам два дня времени. – Он играл с ним, как кошка с мышью.
– У нас не будет денег и через два дня. За этот срок нам денег не достать.
– А что я могу сделать? – Пессина подмигнул своими маленькими припухшими глазками грабителя и пригладил седоватые усы.
– Подождите неделю. Максимум две недели. Разве это так много?
– Ты думаешь, если бы я мог, я бы этого не сделал? – Он вытер рот рукавом пиджака.
– Не знаю, – сказал Чезаре, хотя был убежден, что, если бы тот захотел, то мог бы ждать и два года. – Вы ведь богатый человек.
Энрико Пессина тяжело откинулся на спинку стула, достал тосканскую сигару, неторопливо обнюхал ее и наконец сунул в рот.
– Легко сказать, богат. Послушать, что про меня болтают, так здесь припрятаны мешки золотых монет, – сказал он, сладострастно посасывая дымящуюся сигару. – Хотя никто никогда их не видел. Грех, конечно, жаловаться на свою жизнь, и все-таки, ох… Говорят, что я занимаюсь ростовщичеством, плюют на землю, когда я прохожу, и отворачиваются в другую сторону. А потом сами же приходят ко мне и плачутся, чтобы дал хоть что-нибудь под залог. Я делаю свои дела. Я всегда возвращал заложенную вещь, когда мне отдавали долг. Но чего же они хотят? Чтобы я вечно одалживал бесплатно людям, которые никогда не возвращают долгов?
Пессина вытащил из жилетного кармана серебряные часы с эмалевым циферблатом и римскими цифрами. На крышке была выгравирована фигура женщины в тунике, с развевающимися волосами и повязкой на глазах. Он нажал на кнопку, крышка открылась, и механизм начал вызванивать приятную мелодию. Пессина поглядел на эмалевый циферблат, потом на парня, ожидая выражения изумления, но Чезаре притворился равнодушным.
– Но если человек не может… – возразил он. Он знал, в какой нищете живут эти люди, и не мог согласиться с хозяином.
– Ну что ж, конечно, – кивнул Пессина, разочарованно убирая часы. – Самый честный человек на свете не может заплатить долг, если у него нет денег. Но на это есть закон. Закон божий и закон мирской. – Он продолжал курить свою тосканскую сигару, с видимым удовольствием попыхивая дымком. – Перед богом все мы равны, но в нашем мире, запомни это, за все надо платить. Я не могу дать тебе что-то, если ты не дашь мне чего-нибудь взамен.
– Мы хотим заплатить. – Чезаре чувствовал глубокое отвращение к этому человеку, хотя и понимал, что зло было не в нем самом, а в каких-то несправедливых законах, по которым устроен сам мир. – Мы только просим отсрочки в две недели вместо двух дней. Какая вам разница?
– Это обычные отговорки, – ответил хозяин, пристукнув по столу кулаком. – Две недели превращаются в два месяца, а два месяца – в год. Хватит! Три месяца вы живете у меня в долг. Не хотите платить – отправляйтесь на все четыре стороны. Мои дома должны приносить доход. И мои деньги должны приносить плоды. – Он сдунул пепел с сигары и отпил немного вина. – Если ты крут – тебя ненавидят, но зато уважают. А если добряк – тебя презирают, хотя все твоей добротой и пользуются. Когда богач одаривает бедняков, он в конце концов и сам становится оборванцем.
– Только одну неделю. – Чезаре встал и с суровым видом ждал ответа.
– То, что я сказал твоей матери, то повторю и тебе. Через два дня или вы заплатите, или я выгоню вас.
Чезаре покраснел до корней волос.
– Сколько мы вам точно должны? – спросил он.
– За три месяца по восемь лир в месяц. Ровно двадцать четыре лиры.
– Вы получите ваши деньги, – сказал Чезаре с уверенностью.
– Вот это мужской разговор, – ухмыльнулся тот. – Для тебя ведь найти их – раз плюнуть.
Чезаре вышел на вечернюю улицу, полную шумов и приглушенных голосов. Над головой сияло звездное небо. Далеко, со стороны центра, ехал, позванивая, электрический трамвай. В последнее Рождество отец повез его покататься по городу и потратил на это десять чентезимо. Из окна трамвая он видел в тот вечер залитые огнями улицы и площади центра, ярко освещенные подъезды театров, окна кафе и ресторанов, где сидели богатые синьоры, которые могли потратить эти двадцать четыре лиры за один только день.
Сквозь освещенные окна домов он видел кругом безмятежную жизнь, которая не имела ничего общего с его тоской и отчаянием. Почему люди так равнодушны к бедам других? Он и сам много раз видел повозки, нагруженные чьими-то жалкими пожитками, катящие куда глаза глядят, и едва удостаивал их рассеянным взглядом.
Итак, он должен был за два дня раздобыть двадцать четыре лиры. Но где и как? Попросить в долг – об этом нечего и думать. Сэкономить – требовалось время. Из глубины темной улицы донеслись печальные звуки шарманки и скрип тележных колес. Звуки приближались, становились все громче, пока в свете фонарей не показалась лошадь, идущая размеренным шагом и запряженная в крытый цыганский фургон. На звук шарманки сбегались дети, прохожие останавливались, с интересом оглядывая необычную процессию.
Чезаре тоже подошел и увидел на передке этого дома на колесах хрупкую черноглазую девушку с темными волосами, которая держала за поводок огромного медведя в наморднике.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147