– Он хотел уберечь Джулио от этой тягостной сцены, – заявила Мария, беря ребенка на руки и пытаясь успокоить его. – Хотел избежать встречи с тобой, которая тут же превратилась бы в ссору.
Джулио визжал, Мария тихо плакала, Вера проклинала свою несчастную судьбу. Понемногу Мария успокоила сына, укачала его, и наконец он задремал. Она уложила его в кроватку и смотрела, как малыш засыпает. Да, лицом он был вылитый Немезио, но не дай бог, чтоб он вырос таким же, как он.
Утром в понедельник она все еще не могла прийти в себя. Настроение было ужасное, подавленное, и она решила, что сегодня в доме Больдрани обойдутся без нее. А ей не обойтись без своего сына, которого она видела так редко, который фактически рос без нее.
– Ты что, не идешь на работу? – спросила мать. – Неужто муженек оставил тебе доход?
Мария уже успокоилась, и ей больше не хотелось ссориться с матерью.
– Ты прекрасно знаешь, что мой муж никогда не оставит мне никакого дохода. – Она кормила ребенка, который охотно уплетал печенье и молоко. – Я сегодня сама посижу с Джулио, – добавила она, кивнув на сына.
– Наконец-то! Слава богу, что вы пришли, – встретил ее Амброджино с явным облегчением. – Знали бы вы, как тут бесновался синьор Чезаре. Не находил свои вещи, опоздал на деловую встречу. Но когда я предложил ему сходить к вашей матери за вами, он запретил и весь день мучил меня и Чеккину.
– Мне жаль, – сказала, оправдываясь, Мария, – но я неважно себя чувствовала вчера.
– Я постараюсь объяснить это синьору Чезаре, – обнадежил ее слуга. Раздался звонок, и загорелся номер вызова Чезаре.
– Иди ты, Амброджино, – послала она его на разведку. – И скажи, что я скоро приду.
Когда Мария вошла с подносом для завтрака, Чезаре Больдрани был уже на ногах, расхаживая по комнате в своем утреннем шелковом халате.
– Прошу прощения за вынужденный прогул, – сказала она с улыбкой и поставила поднос на столик. На нем стояла также в хрустальной вазочке роза. – У меня были проблемы.
Накануне Мария почти не ела. Она была бледна, лицо ее заметно осунулось, но печаль делала ее еще более прекрасной.
– Мы в тридцать девятом году, существуют телефоны, – ограничился кратким замечанием Чезаре, сохраняя невозмутимое спокойствие. Он был счастлив снова увидеть ее, после того как весь день переживал за эту девчонку, без которой он уже не находил себе места.
– У меня была температура, – придумала она. – Я не могла спуститься к телефону.
– Я поручу моим людям позаботиться, чтобы установили телефон в доме твоей матери, – решил он.
– Спасибо, синьор.
– Почему ты не приготовила в столовой, как всегда? – спросил он, намекая на завтрак, поданный в комнату.
– Мне показалось, что так будет лучше. – Она собиралась уходить.
Чезаре сел и налил себе кофе в фарфоровую чашечку.
– Вчера нам всем не хватало тебя, – ворчливо заметил он. – Похоже, ты сделалась в этом доме незаменимой.
– Не думаю, синьор. – Она ограничилась этой репликой, боясь выдать себя. Она находилась еще во власти пережитого.
– Постарайся сегодня наверстать упущенное, – строгим тоном добавил он, опасаясь показаться слишком мягким.
– Да, синьор.
– Да синьор, нет синьор! – воскликнул он, не в состоянии объяснить себе эту необычную сдержанность экономки. – Ты что, не можешь сказать ничего другого? – Но она ведь вернулась, и только это сейчас было важно. – На этой неделе я перебираюсь в Караваджо, как обычно в августе. Ты поедешь со мной, – приказал он, но не очень уверенно, глядя на нее снизу вверх.
– Я должна буду остаться в Караваджо весь месяц? – спросила она.
– Тебя будут отвозить в Милан каждое воскресенье, – успокоил он ее, – тем более что… Да нет, ничего. – Он готов был позволить ей взять с собой и сына, но рассудил, что подобное решение, пожалуй, неуместно. Его глаза, казалось, проникали в самую душу Марии. – Так тебя устроит?
– Да, синьор, – ответила она и вышла из комнаты.
В субботу Мария приехала к матери, чтобы попрощаться с сыном. На буфете она нашла письмо. Оно было от Немезио и пришло из Парижа. Мария положила его в карман, не читая, еще и потому, что мать, продолжая крахмалить и гладить вещи, не спускала с нее глаз.
– Я достаточно зарабатываю теперь, чтобы ты могла не гнуть больше спину за работой, – сказала она матери. Взяла на руки сына, который играл с ее волосами и разговаривал с ней на своем непонятном языке.
– Ты знаешь, что я об этом думаю, – ответила Вера миролюбивым тоном. – Я не хочу денег ни от кого. Даже от тебя.
Весь день Мария была с ребенком, а вечером вернулась в особняк на Форо Бонапарте. Амброджино и Чеккина уже ушли в свои комнаты в мансарде, Чезаре Больдрани еще не вернулся. В доме все было готово к отъезду. Диваны и кресла были покрыты чехлами из китайской ткани, серебро уложено в сундуки, ковры скатаны. Безветренная августовская ночь врывалась в распахнутые окна, не смягчая удушающей жары. Пот струился по ней. Платье липло к телу. Мария разделась и вошла в ванную комнату, которая когда-то принадлежала Джузеппине. Она не спеша намылилась, потом встала под теплую и плотную струю воды, чтобы смыть с себя белоснежную пену. Тепло воды долго ласкало и нежило ее тело. Она тщательно вытерлась и надела легкий халат из белого шелка, подарок Элизабет. Вернулась в свою комнату, села на постель и тут вспомнила о письме Немезио. Достала его из сумочки, вскрыла и наконец прочла:
«Любовь моя, наконец я в Париже и сразу же пишу тебе. Путешествие было трудное и грустное, потому что не было тебя. Мне не хватает тебя, Мария. Я чувствую еще аромат твоей кожи, я ощущаю пальцами упругие локоны твоих волос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147