Ей хватило бы решимости уйти из своей роскошной синей комнаты, из парка Караваджо, но что потом? В том мире, в котором она оказалась, ее мучило сознание двойственности своего положения. Но здесь она зависела от одного-единственного мужчины, и ее не касались жестокие законы мира реального.
– Синьор Чезаре добрый, – повторила Аузония, – но он мужчина, а известно, что…
– Мужчина – это охотник, – пошутила Мария.
– А если он к тому же и твой хозяин, то хуже некуда. Я говорю об этом ради тебя, Мария. Да, в одном случае из десяти эти истории кончаются хорошо, как в сказке. Бывает ведь, что выигрывают и в лотерею в Триполи. Но знаешь, сколько проигрывают?
– Не будем о грустном! – воскликнула Мария, чтобы остановить своего «говорящего сверчка». – Пусть время рассудит нас.
– Не жди, что все разрешится само собой.
– Все не так просто, Аузония.
– В жизни все непросто.
– Я тебя поняла, – с мрачным видом проговорила Мария, – но все равно я не могу принять решение. Не знаю даже, что во мне говорит: страх или любовь, – призналась она. – Пусть судьба за меня решает. Я приму все.
В тот день, когда Чезаре отправился рыбачить на Адду, Мария поняла: она беременна. Впервые с ней это случилось в Модене, и тогда она сразу догадалась, в чем дело.
С тех пор как она стала женщиной, Мария всегда была очень внимательна к своему календарю, но, уйдя от мужа, перестала обращать на это внимание. В конце же июля, когда сошлась с Немезио на лугу у картезианского монастыря Кьяравалле, снова из опасения вернулась к старой привычке. К тому же она помнила ужасную фразу матери: «Смотри, как бы твой муж не оставил тебе еще один подарок, кроме сына, который у тебя уже есть».
Она мысленно вернулась к дате последнего цикла, закончившегося десятью днями раньше. Она читала, что у женщины с нормальным циклом овуляция происходит между тринадцатым и четырнадцатым днем от начала месячных. Сношение с Немезио произошло на десятый день от начала цикла. Значит, тогда этого случиться не могло. Но ведь бывают и исключения из правила. Чье же семя – Немезио или Чезаре – оплодотворило ее? Никто, кроме нее, не мог разрешить это сомнение.
Мария стояла на балконе синей комнаты, когда ощутила слабую тошноту, холодный пот на лбу. У нее подкосились ноги, и она опустилась на каменный пол балкона без чувств. Аузония, которая заметила это из сада, вмиг прибежала и привела Марию в чувство с помощью склянки с уксусом и легких похлопываний по щекам.
– Я упала, как переспелая груша, – сказала Мария, немного стыдясь своей слабости.
– Перегрелась на солнце, – попыталась поставить диагноз служанка.
– Нет, это не солнце, – прошептала Мария со слезами на глазах.
– Но тогда, – воскликнула та со страхом и радостью, – ты ждешь ребенка! – Сама она всегда желала ребенка, но ее чрево было иссохшей почвой. – Ты уверена?
– Да, Аузония, я и вправду беременна. – Мария дотронулась до груди и почувствовала, какая она напряженная и болезненная. Ее светло-карие глаза стали блестящими и томными.
– Этого следовало ожидать, – проворчала Аузония. Она помогла Марии усесться в кресло. – А он… я хочу сказать, синьор знает об этом?
– Нет, – ответила она, – до вчерашнего дня я и сама не знала. – Она провела рукой по волосам.
– Думаю, он это воспримет хорошо, – подбодрила ее Аузония. – Никогда не видала мужчину, более влюбленного, чем он. Он будет счастлив иметь от тебя сына.
– Ты даже не знаешь, как я признательна тебе за эти слова, – с облегчением улыбнулась Мария.
Оказывается, все так естественно? У Аузонии не было никаких задних мыслей, и сам Чезаре не имел повода сомневаться. Будь она уверена в том, что это ребенок Немезио, она, не раздумывая, ушла бы из этого дома. Ей вспомнилось предупреждение Элизабет Лемонье: «Никогда не обманывай его. Этого он не терпит». Мария оказалась перед выбором. И она решила: ее сын станет Больдрани, он наследует богатство и могущество отца. Мария не отказывалась от своего прошлого, от тех уз, что связывали ее с Немезио Мильковичем, но если уж она должна произвести на свет второго сына, то он будет Больдрани, а не циркачом и бродягой.
– Когда ты ему скажешь? – спросила участливо Аузония.
– Пока не буду говорить, – удивила ее Мария.
– Как, ты умолчишь о таком событии?
– А если это просто задержка? Ложная тревога? – спросила Мария. – Если головокружение и вправду от солнца? Лучше молчать до тех пор, пока не будет полной уверенности. Будь другом, Аузония, сохрани мою тайну, – и она улыбнулась ей многозначительно.
Они обнялись, как родные.
– Я не буду говорить об этом даже с самой собой, – поклялась служанка. – Но ты мне дашь знать, – заботливо добавила она, – если только я понадоблюсь.
– Ты моя единственная подруга, единственно близкий мне человек.
С улицы послышался шум мотора, Чезаре возвращался с рыбалки.
В сентябре радио только и говорило, что о нападении немцев на Польшу. Мария, которая была своего рода комментатором для Чеккины и Амброджино, сама теперь многого не понимала и не могла им объяснить, как это русские большевики могли заключить пакт с нацистами. Молотов и фон Риббентроп пожимали друг другу руки, Сталин и Гитлер – делили Польшу. А Бенито Муссолини, их дуче, не скрывал, что он не намерен вмешиваться.
– Не беспокойтесь, – утешал обеих женщин Амброджино. – Если что и случится, синьор Чезаре не оставит нас. Он отвезет нас в Караваджо. Ему никто не страшен.
Но Марию занимали вовсе не события в мире, а лишь ее беременность. Все эти дни она жила в ожидании неизбежного разговора с Больдрани.
– Ты устала от меня? – спросил Чезаре ее как-то в синей комнате, в постели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147