– Нет, – ответила она, – я люблю тебя. – Она внимательно смотрела на него, словно ожидая подходящего момента, чтобы сообщить ему об этом.
– А в чем тогда дело? – Он не мог не почувствовать, что в последнее время она избегает близости с ним, и это встревожило его. – Ты не хочешь?..
– Сейчас нет, – сказала она. – Мне нужно быть теперь осторожней, – призналась она наконец. – Я жду ребенка.
Чезаре с волнением дотронулся до нее, словно она была из тонкого стекла или хрупкого фарфора.
– Как – ребенка?! О господи!.. Оденься, накройся одеялом, не простудись, поешь чего-нибудь, выпей соку, – в замешательстве он говорил первое, что приходило ему в голову.
– Но здесь же тепло, – напомнила ему Мария, – и мы ели час назад.
– Неважно, – он совсем потерял голову. – Нужно срочно позвать врача.
– Ну да, – передразнила его Мария, – и поставить кипятить много кастрюль с водой, как в американских фильмах. Но я же пока не собираюсь рожать. До этого надо еще подождать.
– Мы расторгнем твой брак, – решил он, – и поженимся.
– Это другой разговор, Чезаре, – решительно возразила Мария. – Я не говорила, что хочу выйти за тебя замуж. Я хочу только, чтобы наш сын носил твое имя. – Мария солгала с такой же естественностью, с какой любила его.
Глава 15
В марте пала линия Мажино и немецкие танковые войска, прорвавшись через Арденны на запад Франции, опрокинули все стратегические расчеты западных генеральных штабов.
– Гитлер сделал ставку в войне на моторы, – заметил по этому поводу Чезаре. – Их танки быстро обходят самые неприступные укрепления. И секрет их… как его называют немцы?
– Блицкриг, – подсказал Пациенца, – «молниеносная война».
Они сидели в гостиной на Форо Бонапарте, был вечер, и огонь в камине жарко горел. Мария вязала, скрывая свои округлившиеся формы под широким платьем. Волосы ее были схвачены на затылке лентой.
– Немцы возьмут Париж? – спросила она, не поднимая глаз от работы. Она подумала о Немезио, которого опять угораздило попасть в водоворот бед – после первого письма она не имела от него больше известий. Чезаре понял ее тревогу, но не захотел ввязываться в этот разговор.
– Возможно, и возьмут, – ответил он.
– С нами что будет? – шорох спиц мешался с легким шумом камина, который в эти весенние вечера Амброджино продолжал разжигать, «а то синьора Мария может простудиться, и потом, она это очень любит».
Адвокат Скалья, казалось, грелся у очага этой любви. Его Роза, как и предсказывал в свое время Чезаре, сбежала в Рим с каким-то актером, в которого безумно влюбилась.
– Перспективы не очень хорошие, – объяснил Пациенца. – Гитлер и Муссолини встречались в Бреннеро. И дуче, который был поначалу настроен нейтрально, теперь, когда есть возможность поживиться жирным куском пирога, считает вступление Италии в войну неизбежным.
– Да, – снова начал Чезаре, – пусть эта идея поставить войну на колеса пока что удалась им, но она заведет их слишком далеко. Они ошибаются, считая американцев пьяными дураками. И своему пакту о ненападении, который заставил замолчать Россию, они тоже придают слишком большое значение. Они считают ее колоссом на глиняных ногах, но это колосс, который себя еще покажет.
По контрасту с этими разговорами радио передавало наивную песенку, полную розового оптимизма, о счастье двух влюбленных.
– Муссолини заявляет, что унизительно сидеть сложа руки, когда другие пишут историю. – Пациенца курил одну из своих американских сигарет. – И теперь наши газеты бодро готовят народ к войне. Бок о бок с ненавистными немцами, ставшими теперь нашими «славными союзниками национал-социалистами».
– Это обещание, данное дуче немецкому послу, когда ему объявили о нацистском нападении на Норвегию, – пояснил Чезаре для Марии. – «Я прикажу печати и народу рукоплескать Германии». И печать в точности все исполнила. Они едят это дерьмо и в то же время фрондируют. Я ничего не хочу сказать, боже упаси, но нельзя же есть с грязной тарелки этого режима и спасать свою душу с помощью анекдотов, где высмеивается Муссолини, перед которым все пускают слюни. Я уважаю тех, кто является фашистом по убеждению. Уважаю и тех, кто с фашизмом борется. – Он взглянул на Марию, которая продолжала равнодушно вязать, словно вовсе не следила за разговором.
– Ты скучаешь? – спросил он, обеспокоенный этим молчанием.
– Нет, я слушаю радио. – Мария подняла свое красивое лицо от работы и с улыбкой взглянула на него. Она была безмятежна.
Закончив работу, она поднялась, и двое мужчин из уважения сделали то же самое. Она была прекрасна и казалась живым воплощением материнства.
– Продолжайте, – посоветовала она им с непринужденной простотой хозяйки дома, покидающей гостей. И Пациенца это отметил. Из растерянной и смущенной девчонки, какой она явилась сюда год назад, она превратилась в уверенную в себе женщину. – Извините, – но если я упускаю мое время, у меня пропадает сон.
Чезаре обнял ее, Пациенца поцеловал ей руку.
Ветреным апрельским днем четверо мужчин в двубортных костюмах, черных галстуках и мягких шляпах, вразвалочку, как свойственно полицейским, явились в палаццо на Форо Бонапарте.
– Что вам нужно? – спросил Амброджино, подошедший открыть.
Заговорил самый угрюмый и наглый, с приплюснутым носом, оттопыренными ушами и испорченными зубами.
– Здесь работает Мария Мартелли, по мужу Милькович? – спросил он.
– У нас есть синьора Мария, – сообщил слуга, – но я не знаю, ее ли это имена, что вы назвали. – Он не решался открыть дверь и держал ее прикрытой, разговаривая с незнакомцами через узкое окошко в двери, как монах-привратник в монастыре.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147