– А малыши? – спросил он, хватаясь за последний довод.
– Аугусто уже восемь лет, и ему хватит ума присмотреть за младшими.
Мать была права. Меморе было еще меньше, но у нее хватило сердца и ума, чтобы помочь сегодня ему.
– Ладно, я иду спать, – заканчивая этот разговор, сказал Чезаре. Он, хоть и не работал сегодня, но, пожалуй, еще больше устал от всех передряг и волнений. Завтра с утра он отправится на поиски новой работы и, конечно же, найдет ее. С этой мыслью Чезаре уснул.
Глава 3
Падающая звезда прочертила короткий след в ночном небе и погасла, не долетев до земли. На самом ли деле это была падающая звезда? Эльвира не помнила падающих звезд в июне, в пору, когда на лугах еще мерцали светлячки. Проникая сквозь окно, лунный свет падал на фотографию, висящую на стене, рядом с ее супружеской постелью, и снимок этот вызвал в памяти день ее свадьбы.
Шестнадцать лет прошло с тех пор. Был август, и звезды блестели золотой россыпью над головой. Ей исполнилось двадцать, и она не знала, что такое мужчина. Это была все та же луна, которая видела ее первую брачную ночь и оживила в ней множество воспоминаний.
Церемония была простая, как водится у бедняков, которые, однако же, умели сохранять достоинство и имели страх божий. Дон Оресте благословил ее союз с Анджело Больдрани в церкви Сан-Лоренцо. Она не могла сдержать слез, когда произносила свое «да», которое пред богом соединяло ее с этим парнем. А ведь она трепетно любила, хотя ни разу так и не сказала ему: «Я люблю тебя». Так говорили девушки своим возлюбленным в любовных рассказах, которые печатались на страницах газет, доходивших иногда до нее, но люди, среди которых она выросла, не умели говорить таких слов. Зато умели любить преданно и самозабвенно, умели прощать, любя, хотя, что правда, то правда, никогда не умели найти слова, способного выразить это чувство.
Когда Анджело попросил ее руки, а родители спросили, хочет ли она выйти за этого парня, которого все знали как хорошего работника и доброго христианина, она ответила, покраснев: «Если вы мне дадите его в мужья, я пойду за него». Это была правда, но не вся, потому что она очень любила Анджело и хотела замуж за него всей душой, но стеснялась обнаружить свое чувство.
Она помнила себя молодой и красивой, в жемчужно-сером подвенечном платье с длинными узкими рукавами, заколотом у ворота золотой брошью, которую Анджело подарил ей перед свадьбой. Вуаль, спускающаяся с головы и закрывающая плечи, была из кружевного тюля, вытканного маленькими розами. Мать долго расчесывала и приглаживала ее длинные волосы, прежде чем сделать из них тяжелую косу, закрученную на затылке и закрепленную черепаховыми шпильками. «Сегодня вечером, – сказала она, – когда ты удалишься в спальню со своим мужем, прочти молитву и попроси прощения у господа за ваши грехи». Почему она должна просить прощения за грехи и в чем был этот грех, Эльвира толком не понимала, но сердце пугающе-сладко замирало в груди и голова кружилась. До свадьбы она лишь однажды почувствовала его горячие губы на своей щеке, и кровь тогда бросилась ей в лицо, а в висках застучало. Но разве это был грех? До нее доходили обрывочные разговоры ее более опытных подруг, произносимые шепотом фразы, вроде: «Ты это скоро поймешь, девочка», но это только смущало и пугало ее.
Анджело с гордостью носил свой новый черный пиджак и рубаху в красную полосочку с белыми манжетами и крахмальным воротничком. С гордо поднятой головой, тщательно ухоженными усами и густыми светлыми напомаженными волосами он казался в этом наряде настоящим синьором.
После свадебной церемонии, со свидетелями, родителями жениха и невесты и несколькими друзьями, они заехали в остерию «У дуба» выпить по стаканчику вина. Под навесом из вьющихся растений вокруг длинного стола, застеленного свежей скатертью, когда гости произносили тосты и пили за здоровье молодых, Анджело расхрабрился, обнял ее за талию и поцеловал при всех. Этот запечатленный на ее щечке невинный поцелуй предвещал, однако, что-то такое, чем она была обеспокоена и смущена. Она была счастлива, что выходит за Анджело, но потеряла то радостное и светлое спокойствие, которое испытывала перед алтарем. Ею овладел некий страх в предвидении того рокового события, которое должно было случиться с ней этой ночью, события, освященного богом, но в котором почему-то признавался и грех, за который она должна просить прощения у того же самого бога.
– Смелей, смелей! Поцелуй и ты его!.. – кричали подвыпившие гости, а она то краснела, то бледнела, не зная, куда деваться от стыда. Сколько раз она чувствовала это желание поцеловать своего милого Анджело и много раз воображала это, но никогда не смогла бы сделать это вот так, при всех.
Глядя на июньскую луну, которая вызывала эти далекие воспоминания, Эльвира теребила и крутила у себя на пальце широкое обручальное кольцо, которое он надел ей в тот день. На внутренней стороне кольца было выгравировано изящным курсивом: «Эльвире от Анджело, 1897».
Тогда в остерии именно мать Эльвиры вывела ее из замешательства. Дав ей в руки овальный посеребренный поднос с конфетами, она шепнула: «Поди обнеси гостей».
Эльвира послушалась, и каждый гость, угощаясь конфетами, распространявшими вкусный запах ванили, говорил ей что-то хорошее. По их взглядам видно было, что все хотели бы набить себе карманы и рот этими сладостями, но каждый, уважая обычаи бедного люда, брал только три конфеты: две – чтобы съесть тут же на свадьбе, а третью – на память, что, по поверьям, приносит счастье.
Для самого счастливого дня в своей жизни Анджело Больдрани задумал все на широкую ногу:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147