Она писала, что работы прибавилось, что нужно думать о покупке новых машин, и давала понять, что сердце ее истосковалось по нем и постель ее пуста.
– Иногда я о ней думаю.
Он и в самом деле думал о прачечной, думал о Матильде, но за этот год многое изменилось вокруг, и сам он изменился внутренне. Он видел в лицо смерть и обнаружил, что она не так страшна, как он себе раньше представлял, что она больше похожа на крепкий сон, чем на страшную муку.
Он понял, что человек не боится сна, который есть отсутствие жизни: он боится лишь муки, которая предшествует ему. Относительно себя он уже твердо решил: когда придет его час, он вернется в небытие, из которого пришел, не делая из этого слишком большой трагедии.
– А как твои живут, хорошо?
– Сестра в порядке. А брат, как и младшие, умер. – Он говорил об этом, как простые люди говорят о неминуемых вещах, спокойно, почти бесчувственно. Для него это была лишь часть неизменного порядка вещей, включающего в себя и бренность человеческого существования, и переменчивость самой жизни.
– Мы знаем друг друга уже давно, – заметил офицер, – но ты знаешь обо мне больше, чем я о тебе. Пожалуй, если бы ты захотел, то смог бы написать мою биографию, а я знаю о тебе лишь то, что прочитал в твоем личном деле. Кроме твоих привычек, разумеется.
– Я никогда не был разговорчивым, – сказал Чезаре, отнюдь не вменяя себе это в вину.
– Но у тебя наверняка есть планы на будущее.
– У меня в голове все перепуталось.
Он был искренен. Он много думал, стоит ли вернуться к прежней работе и прежним отношениям с Матильдой, но чем больше думал об этом, тем больше сознавал, что все это в прошлом. Будущее же должно быть совсем другим. Он не знал, будет ли оно хуже или лучше прошлого, но знал наверняка, что оно будет другим и, конечно же, не таким, как у его матери и отца, у людей его квартала. Возможно, он не станет владыкой Борнео, как предсказала старая Сибилия, но в этом таинственном будущем, которое предстояло еще прожить, которое манило его, он пока что не мог прочесть большего.
– Не хотел бы ты поработать у меня?
– Это предложение или просто вопрос? – поинтересовался, в свою очередь, Чезаре.
– Ты молчун, но у тебя на все готов ответ, – сказал офицер, улыбаясь.
– У меня был хороший учитель, – польстил ему Чезаре.
– У которого ты перенял и искусство подхалимажа, – расхохотался тот.
Графу Казати в самом деле нравилось общаться с этим парнем, который усваивал все на лету. Способность же вызывать доверие была у него от рождения.
– Но все-таки не увиливай, ответь, согласен ли ты работать у меня?
– Сочту за честь и сделаю все, что в моих силах, чтобы вы не сожалели о своем выборе, – ответил Чезаре с уверенностью.
– И ты даже не спрашиваешь у меня, что за работу я тебе предлагаю?
– Я уверен, что вы подберете ее мне по силам.
– По правде говоря, я думал только о своих интересах, – Казати взглянул на него внимательно.
– Это лучший способ, синьор капитан. Заботясь о своих интересах, иногда удается сделать что-то и для другого.
– Недурно сказано, – произнес тот, потирая подбородок. – А кстати, – добавил он, – скоро день рождения генерала Паренти.
– Уже готов текст вашей телеграммы, – уверил его Чезаре.
– Вот как. Хорошо. – Денщик был почти совершенство.
– Фирма тоже предупреждена. Они уже приготовили посылку с подарком, которая будет направлена в резиденцию генерала в Риме.
– Вижу, ты помнишь обо всем, – сказал Казати небрежно.
– Стараюсь, – ответил Чезаре, уже собираясь уходить.
– Желаешь поразвлечься? – Он подумал о борделе, до которого падок каждый солдат, и сунул было руку в бумажник, но вспомнил, что хорошими чаевыми оплачивается работа слуги, усердие дворецкого или курьера, Чезаре же не принадлежал ни к одной из этих категорий.
– Мне надо переделать много дел, синьор капитан, и с вашего разрешения я бы взял увольнительную, – сказал Чезаре, переставляя с места на место бутылку и сдувая пыль с книг.
– Ну ладно, иди. И не забудь о письме моему отцу. – Казати механическим движением открыл ящик и тут же закрыл его.
– Я вручил письмо курьеру два часа назад. – Чезаре поклонился и щелкнул каблуками. Это вышло у него не по-солдатски, а скорее по-офицерски.
«Да, – оставшись один, подумал Казати. – Этот парень далеко пойдет. Пожалуй, я и в самом деле только выиграю оттого, что он будет работать у меня. Даже странно, как это я раньше мог обходиться без такого, как он, денщика. Деловит и сообразителен. Даже слишком умен, может быть».
Бенедетто Казати было уже тридцать четыре года, и он принадлежал к той старинной ломбардской аристократии, которая была достаточно дальновидна. Отец его, Ринальдо Казати, основал фабрику велосипедов, которая приносила ему неплохой доход, а с началом войны в несколько раз увеличила производство: армия поглощала огромное количество этих двухколесных машин. Были в Ломбардии и другие фабрики велосипедов, но не все их владельцы умели залучить в свои гостиные и на охоту в свои поместья нужных чиновников или политиков, которые могли решающим образом повлиять на распределение военных заказов.
Отправившись в действующую армию, Бенедетто Казати не рвался на передовую, он считал, что его гуманитарная подготовка и организаторский талант будут гораздо полезнее там, где решается судьба целой армии или фронта, чем в окопе, где от него зависел бы в лучшем случае взвод. Он пошел на войну в чине лейтенанта, но вскоре получил капитанское звание, не столько за боевые, сколько за фамильные заслуги. Он был холост, богат, влиятелен, к тому же образован и умен, что сразу же поставило его в привилегированное положение среди других офицеров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147