Так ведь? Или не так?
- Так, так, Ганс, - лепетал перепуганный насмерть старик.
- И вот я приехал специально, чтобы сказать вам спасибо. - Тут
Ян перестал улыбаться. - Сейчас еду на задание. Но я скоро
вернусь, и мы еще поговорим. Вы меня поняли?
И ушел, оставив деда в полуобморочном состоянии.)
Звездный час его эсэсовской карьеры настал, когода в их часть приехал
фельдмаршал фон Маннштейн. Ян был знатоком ресторанного дела и
приготовил для высокого гостя какие-то особо изысканные
тарталетки. Тот поинтересовался: кто в этой глуши способен
сотворить такое. Ему объяснили: есть тут у нас один фольксдойч,
очень толковый. Фельдмаршал пожелал увидеть его.
Ян повторил ему свою "легенду", как сказал бы настоящий
разведчик: старый Гюбнер держал во Львове - Ян называл его
Лембергом - большой ресторан. Когда Польшу поделили между Рейхом и
Советами, Лемберг достался русским. Гюбнеры знали что они,
фольксдойчи, могут репатриироваться в Германию. Но отцу жалко было
расставаться с рестораном. И как старик просчитался! Ресторан
отобрали, отца отправили nach Siberien. А Ян при первой
возможности перебежал на сторону германской армии.
- И ы никогда не был в Рейхе?
- Никогда. Но мечтаю.
- Ну, иди.
Уходя, Ян слышал, как Маннштейн сказал офицерам:
- Этот парень никогда не был в Германии, aber die deutsche
Kultur ist in Blut geboren. Немецкая культура - она в крови!
В Германию Ян Гюбнер попал после капитуляции: его отправили в
Торгау, и в тамошней тюрьме он ожидал суда. Соседом по камере был
высокий эсэсовский чин. Они болтали о том, о сем. Немец рассказал,
что в молодости у него был роман с евреечкой; от нее он даже
научился писать свою фамилию еврейскими буквами. И он
вывел:"Шмидт". Ян взял у него карандаш, поправил:
- Вы написали букву "самах". А надо вот так - "шин".
- Ты-то откуда знаешь? - удивился эсэсовец.
- А я еврей.
Немец не поверил. Пришлось Яну предъявить доказательство. После
этого сосед по камере надолго замолчал. И под конец сказал только
одну фразу:
- Теперь я знаю, почему мы проиграли войну...
В советском лагере Яна спасала та же изворотливость и уменье
рисковать. На участке, где я был писарем, он работал в паре со
здоровенным немцем Эмилем Гучем. Оба вкалывали на совесть, норму
выполняли процентов на 130 - без моей помощи. Но тянуло Яна на
более привычную работу: на вакантную должность зав.складом. Он
стал подсылать к начальнику шахты ходоков из вольняшек, чтобы
говорили: вот, есть такой Гюбнер,проходчик. Работает в забое, а
хорошо знаком со складским хозяйством.
Воробьев вызвал Гюбнера, предложил принять склад. Ян отказался
наотрез.
- Зачем мне эта морока? Я работаю, мной, слава богу довольны -
и я доволен.
Вернулся в забой, но агитацию не прекратил. Его второй раз вызвали к
Воробьеву.
-Давай, Гюбнер, принимай склад!
- Гражданин начальник, я не хочу. Опять будут говорить: вот,
еврей лезет на теплое место.
- Так ты же не лезешь, это мы тебя просим.
- Спасибо, гражданин начальник, но мне и в шахте хорошо.
И только на третий раз хитромудрый Ян дал себя уговорить.
Вступление в новую должность он отпраздновал, подарив каждому из своих
ходатаев по цинковому бачку, украденному в первый же день со
склада.
(У меня, кстати, сохранилась подаенная Яном простыня - в
мелких дырочках, но еще крепкая. Из такой ткани, наверно, шьют
паруса.)
А освободившись, Гюбнер немедленно стал строить - вместе с
Жорой Быстровым - добротный просторный дом. Стройматериалы были
примерно того же происхождения, что бачки и простыня.
Это было в 55 году; освободились они оба в 54-м. Я забежал вперед
- а много важных событий происодило еще раньше.
Освободился и уехал из Инты Каплер. Мы знали, что он просил отправить его
на Воркуту, к жене Валентине Георгиевне. Ответа не было, и мы
гадали, в какой день его повезут к поезду - в четный или нечетный.
(Вагонозак ходил ждень на юг, день на север). Каплер поехал на юг.
О том, что было дальше, Алексей Яковлевич рассказал нам уже в
Москве.
С вокзала его отвезли на Лубянку. И он совсем приуныл:
чувствовал, что Берия не простит ему давнего романа со Светланой:
Лаврентий Павлович хотел женить на дочери Сталина своего сына
Сергея.
Шли дни, а Каплера на допросы не вызывали. Это еще больше пугало.
И вот, наконец, его все-таки повели к следователю. Тот спросил:
есть ли у Каплера родственники в Москве, у кого можно
остановиться? Потому что сейчас он выйдет на свободу...
Только переступив порог Центральной тюрьмы, Алексей Яковлевич узнал,
чему он обязан чудесным избавлением: прочитал в газете на стене об
аресте врага народа Берии. Сел на скамеечку в сквере на площади
Дзержинского и заплакал...
В Москве он сразу разыскал мою маму. Узнав, что нас оставили на
вечном поселении, Каплер стал слать нам письма, уговаривая писать
заявления с просьбой о реабилитации.
"Пишите в прокуратуру, в Министерство Речного Флота, в Главкондитер,
в домоуправление - куда угодно! - заклинал он. - Пусть это станет
у вас привычкой - как чистить зубы, как умываться. Встали и
написали. Времена меняются!"
Времена действительно менялись, но не так быстро как хотелось бы. Мы
написали заявление и получили отказ, о чем нам со злорадством
объявили в комендатуре: нет оснований для пересмотра. Больше мы
писать не стали - нам и так неплохо жилось.
Ведь к этому времени у нас был свой дом. Нашел его для нас все тот
же Васька Никулин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144