Бежал, чтобы встретить нас у ворот, но не поспел: увидел
грузовик на полдороге от Сангородка, повернулся и побежал за ним
обратно. Дороги в Инте такие, что отстать от медленно ползущей
машины Леша не боялся. Он первым и обнял нас в нашей новой жизни:
сам Брысь освободился за полгода до нас. Обнял и побежал к себе на
работу.
А мы остались стоять со своим узлом посреди улицы, растерянно
озираясь: надо было идти фотографироваться, без двух фото "три на
четыре" нам не дали бы документа, заменяющего спецпоселенцу
паспорт, а куда идти, мы не знали.
На выручку пришел Виктор Сводцев, вольный проходчик с нашей
шахты. Привел к фотографу и сам снялся с нами на память.
Из поселка надо было идти к Ваське Никулину: он взял с нас
клятвенное обещание, что жить не пойдем ни к кому - только к нему!
Дом он поставил прямо против ворот шахты 13/14.
- Так что не заблудитесь, - сказал Васька.
Никулин работал на нашей шахте зав. кондвором. Вообще-то конная
откатка раньше на шахтах была; мне даже показывали место, где
упала и в судорогах скончалась шахтная лошадь - там, неглубоко под
землей, проложен был плохо изолированный кабель. Слабую утечку
тока люди не чувствуют, а лошадям, оказывается, много не надо. Но
это было давно, еще до нас. А в наше время на откатке работали уже
электровозы. Лошадей же запрягали в пролетку, на которой ездил
начальник шахты Воробьев. Так что зав.кондвором Васька был просто
напросто кучером - возил начальника с работы и на работу.
Честно говоря, если судить по уму и другим человеческим качествам,
это Воробьев должен был бы возить Никулина - впрягаться в оглобли
и везти.
Васька успел отсидеть не очень большой срок по бытовой статье. В
подробности дела мы не вдавались, но судя по всему, он хорошо
погулял в Германии, куда пришел воином-освободителем.
Мужик он был широкий, веселый и добрый; мы не сомневались, что
прегрешения его не так уж велики. Не то, что у Толика
Нигамедзянова, который с удовольствием рассказывал, как в доме у
"баура" построил всю семью по росту, начиная с дедушки и кончая
внучатами - и всех покосил из автомата. Он показал, как именно:
провел пальцем, будто стволом, сверху вниз по диагонали. (Свой
срок Нигамедзянов получил, к сожалению, не за это.)
Но пограбить Никулин мог, в чем мы тоже не сомневались.
Был он на удивление невежествен. Спрашивал, например, в каком
виде телеграмма приходит на другой конец провода - тем же почерком
написанная? Факсов в те времена не было, про фототелеграф Васька
не слыхал - интересовался простым телеграфом, изобретением Морзе.
Но ум имел живой, был проницателен и, по его выражению, "сорт
людей понимал":
- На хорошего человека я хороший человек. А на гонококка я и
сам гонококк.
В его устах "гонококк" было самым обидным, самым уничижительным
определением. Он часто заходил в контору поболтать и рассказывал
много интересного: про петуха, которого у них в колхозе уважали
даже больше, чем председателя - такой был умный; про своего
старшего брата, который с юных лет не вылезал из лагерей. О брате
Васька говорил с почтительным ужасом, даже голос понижал - Никулин-
старший был, видимо, тот еще бандюга. Но и младший был не слабак:
по пьянке кто-то пырнул его ножом, и он неделю ходил на шахту с
пробитым легким, к лепилам не шел.
Почему его тянуло к нам не совсем понятно. Никакой корысти в его
желании взять под опеку двух очкариков не было. Наверно, в его
табеле о рангах мы значились как "битые фраера", а значит
заслуживали уважения.
И вот, сфотографировавшись, мы потащили довольно тяжелый сидор
со своими шмотками на новую квартиру. От поселка до шахты было
километра три. Мы знали, что хозяин на работе и что ключ оставлен
для нас под дверью.
Нашли ключ, открыли - и увидели что в доме уже кто-то есть. Точнее
сказать, увидели на полу в луже блевотины пьяного в дребезину
Клементьева, начальника участка. К нему из угла тянулась и не
могла дотянуться огромная овчарка - ее удерживала цепь. Мы
удивились. Собака на цепи в жилой комнате - это что-то новенькое.
На всякий случай оттянули Клементьева за ногу подальше от пса.
Почти сразу появился Васька - сбежал на минутку с работы, чтобы
первым выпить с нами. С водкой и спиртом как раз в эти дни
случился в Инте перебой. На столе стояли две бутылки шампанского и
трехлитровая банка с пивом; в пиве плавала другая банка,
поллитровая. Мы сперва не поняли, как она туда пролезла через
узкое горлышко, но подойдя поближе, увидели, что из стенки
трехлитровой банки выломан кусок.
Мы пили шампанское, запивая пивом. Перед тем как убежать обратно
на шахту, Никулин объяснил, почему в комнате цепной пес (почему
здесь Клементьев, объяснений не требовалось: он был коми и, как
многие представители народов Крайнего Севера, в больших неладах с
алкоголем. (Зеки называли коми "комиками", а себя "трагиками"...)
Но про собаку.
Пес, признался Васька, был "темный", т.е., краденый. Украл его
Никулин на минлаговской псарне. Поэтому на первых порах его
приходилось прятать от посторонних глаз. Кобель оказался таким
лютым, что даже нового хозяина не подпускал к себе. Пришлось
украсть у собаководов еще и солдатский плащ. В плаще Василий
проходил у собаки за своего и она соглашалась принять от него
пищу...
Хозяин ушел, а мы остались сидеть за столом, залитым пивом и
шампанским. Время от времени собака принималась хрипло лаять - то
на нас, то на Клементьева.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144