Ощущение счастья, с которым мы прожили
первую половину дня, стало как-то ослабевать.
Не то, чтобы нас угнетала диковатая обстановка - видали мы и не
такое. Просто, когда прошла эйфория первых часов свободы, мы
задумались: как будем жить дальше? Что нам скажут завтра в
комендатуре? Где искать работу?..
Вдруг кобель зашелся в истерическом лае и стал рваться к двери.
Юлик пошел открывать.
На пороге стоял невысокий носатый молодой человек. Он
представился:
- Леня Генкин.
Сообщил, что москвич, сюда приехал к маме, сейчас работает
экономистом. Пришел он за нами: нас ждут в одном доме.
- Кто ждет?
- Вы их не знаете. А они про вас слышали - от общих друзей.
Мы не поняли, но упираться не стали. Оделись, пошли за Леней -
очень уж не хотелось оставаться, как написали бы в старину,
наедине со своими невеселыми мыслями. Правда, кроме них в доме
были еще собака и храпящий на полу Клементьев, но от этого мысли
веселее не становились.
Идти пришлось недалеко: домик, куда привел нас Леня Генкин, стоял
возле самых ворот соседней 9-й шахты. Это было типичное шанхайное
жилище - нескладное, потому что сооружалось не за один присест,
обезображенное пристройками, плохо оштукатуренное, крытое толем не
первой свежести. Главный "шанхай" располагался в стороне, возле
короба теплопровода. Там домишки были еще хуже - полуземлянки с
крохотными оконцами. Сказать по правде, и эта хижина не показалась
нам дворцом.
Но когда через низенькую дверь мы прошли, пригнувшись, внутрь;
то увидели чистую, обжитую, уютную комнату, увидели хозяев,
которые улыбались нам, совсем незнакомым, словно долгожданным
любимым родственникам. И плохое настроение улетучилось в одну
секунду.
"Улыбались совсем незнакомым" - сказано неточно. С хозяйкой дома я был
хорошо знаком, хотя видел ее всего один раз и то издали. Это была
Тамара Пономарева - "Таня" из нашей междулагерной переписки.
Теперь у нее был муж - Гарри Римини.
А их сосед по квартире, Яша Хомченко - тот действительно только
слышал про нас. Зато очень давно: он поступил на режиссерский
факультет ВГИКа вскоре после нашего ареста. Пришел он туда после
фронта . Воевал хорошо, чему доказательством была хромая, в пандан
фамилии, нога. Учился тоже хорошо, но недолго: стал обсуждать с
приятелями пути мирного усовершенствования социализма - ну, и
дообсуждался. Дали Яше восемь лет, так что сел он после нас, а
вышел раньше. Он познакомил нас с женой Алей.
На белой скатерти стояли бутылки и тарелки с роскошным
угощением. Мы было умилились - чем заслужили?! Но выяснилось, что
Тамара празднует день рождения; а тут и мы подвернулись. Пришли
еще гости, все сели за стол. Первый тост был:
- За тех, кто в море!
Так пили за тех, кто еще оставался в лагере. На Инте для бывших
зеков этот первый тост был так же обязателен, как "За Сталина!"
для сов. и парт. работников.
Мы были счастливы. Пили весь вечер и не пьянели - или так нам
казалось... Свобода это рай!
С этого дня Томка и Гарик стали нашими очень близкими друзьями
- позже выяснилось, что на всю жизнь.
Одна из двух пар, живших в домике, была смешаная. Не в том смысле
что, он еврей, а она русская. Хотя и это имело место в обоих
случаях. Кстати, Тамара даже кидалась когда-то на своего
следователя с криком "Убью, жидовская морда!" Гарри называл ее -
"моя антисемитка со стажем". На вопрос Юлика, почему же она, с
такими установками, вышла замуж за еврея, Томка ответила:
- А я хочу испортить жизнь хотя бы одному.
И вскрости уехала с ним в Израиль, где они живут в мире и
согласии по сей день.) Но повторяю: не национальность я имел в
виду. Клич из "Книги джунглей" Киплинга - "Мы одной крови, вы и
я!" - в наших джунглях понимался по-своему. Томка и Гарик оба
прошли через лагеря; значит, они были одной крови, их брак я не
называю смешаным. А вот Аля, Яшкина жена, была не нашей крови:
комсомолка , "молодой специалист" - т.е., чистая. Она работала
врачом в Минлаге по вольному найму.
Когда у Али начался роман со спецпоселенцем Хромченко, ее вызвали,
куда следует, и спросили:
- Товарищ Щанова, что у вас может быть общего с заключенным?
- Так ведь он не заключенный, он освободился.
- Ну, вы же понимаете, что мы имеем в виду.
- Нет, не понимаю.
- Смотри, положишь комсомольский билет!..
Аля вытащила билет из сумки, молча положила на стол и ушла.
Человек!..В старые времена этот номер не сошел бы ей с рук, а
в хрущевские - проглотили и утерлись, даже с работы не выгнали.
Красивая была женщина; мы огорчились, когда - уже в Москве - они с
Яшкой разошлись.
Но самая романтическая история была у третьей пары из тех, с кем
мы пировали в тот вечер.
Алеша Арцыбушев все восемь лет, что сидел, писал письма своей
любимой девушке Варе. И ни на одно не получил ответа: его послания
не доходили. Варины родители (приемные, кстати) и раньше не
одобряли Варин выбор, а после Алешиного ареста и подавно. Все его
письма они перехватывали, а девушке объясняли, что его или нет в
живых, или он и думать про нее забыл - лагерь ведь!.. Они даже
нашли Варе подходящего жениха. После долгих уговоров она, к их
радости, согласилась выйти замуж.
Лагерные товарищи тоже убеждали Алешу, что Варя его забыла. Но он, сам
человек страстный и верный, Варю знал и никого не слушал. И уже в
Инте, выйдя на вечное поселение, он сделал еще одну попытку.
В Москву уезжал знакомый блатарь, чем-то обязанный Арцыбушеву -
тот в лагере работал фельдшером.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144