..
- Да что ты все с машинами да с помидорами! У меня здесь все друзья, вс[cedilla]!..
- И там будут друзья! Ты думаешь, там одни акулы капитала... В Штатах благотворительностью занимаются... забыл, но очень много миллионов человек. Нет, ты что, все еще думаешь, что у нас самое гуманное государство?! Нет, ха-ха-ха, я сейчас умру!.. У нас истребили никто не знает сколько миллионов, а простые люди твои сейчас слушать про это не хотят, чтобы только пива попить с аппетитом!
- Папа, - вдруг вмешивается Аркаша, - а это возможно, чтобы люди на убитых плевали, а к живым хорошо относились?
- Вон, персональный пенсионер из Москвы пишет, - перекрикивал его Шурка, - что все сейчас убитых Сталиным смакуют, аж причмокивают, надо писать без взвизгов! Где-нибудь есть еще такое?!
- Это мы, оказывается, причмокиваем! - вдруг стонет Аркаша, пытаясь обхватить голову узенькими ручками. - Ну, мама, ну, скажи, можно жить при такой подлости?! Можно?!
Наталье легче всех - слезы так слезы:
- И как же можно бросить нашу несчастную родину?! Кто ее, кроме нас, пожалеет? Голландцы со своими помидорами, американцы с машинами? Вот не сойти мне с этого места: если бы я могла умереть, а у нас после этого... не богатство появилось, а подлость исчезла - я бы не сходя с места!..
А до Сабурова впервые в жизни вдруг дошло, что на рубеже шестидесятых у него, провинциального юнца, было неосознанное ощущение, что его призвали. И никогда после этого его мысль не парила так свободно. А потом... "Потом ты искал хоть самую малюсенькую ячейку, где мог бы быть хозяином, где тебя уже не могли бы унизить. Ты освободил свою жизнь от неподвластных тебе огромных забот, но их место тут же заняли мелочи. Они, как моль, изъели твои крылья, и ни-че-гошеньки ты не выиграл ни для самоуважения, ни для творчества..." Но неужели и он так противно и унизительно бледнеет?
- Так ведь вся посредственность за Сталина, - бубнит Шурка. - А они и есть родина. Козлотня...
- Ну что ты, глупенький, - на лице Натальи разливается невыразимая нежность (к посредственности. - Я и сама посредственность, и в нашей лаборатории люди в большинстве самые обычные, а всему хорошему очень даже сочувствуют! Даже кто никогда ни о чем не думал, и то теперь читают, спорят... и хорошего хотят! Нет, Сталина защищают не просто посредственные, а жестокие, недобрые люди!
На лицах детей заметно облегчение - куда приятнее ненавидеть людей недобрых и жестоких, чем просто посредственных. А Сабурову и сенсационные новинки не хочется читать вместе с людьми, никогда ничего не читавшими.
- Только трусы они - обычные люди! - снова пристукнул кулаком Шурка.
- Нет, - поспешно перебил Аркаша, - трусливей меня никого на свете нет, я каждого встречного боюсь, мне кажется, он меня может ударить. А если бы я что-то любил больше себя, может, даже я свою трусость одолел бы. Не умирал бы всю жизнь от страха за жизнь. А зачем она, если всю жизнь умираешь...
В Шуркином взгляде изумление смешивается с восхищением - как это Аркаша осмеливается говорить, что он трус?
- Смелость рождается из защищенности, - пренебрежительно роняет Сабуров. - А если все мы в лапе у начальства...
- Что, народовольцы были от виселиц защищены? - и Сабурову почему-то приятно слышать этот укор от Аркаши.
Наталья чистит картошку на завтра - руки ее так и мелькают. Пока на сковородке мирно потрескивает пахнущая рыбой резина - минтай, она принимается обхаживать цветы в горшках, что-то подкапывает, подрезает, подрагивая головой, как кошка, пытающаяся разжевать мечущуюся во рту муху. Сабуров слышит, как она потихоньку, с болью в голосе уговаривает какой-то отпрыск: "Ну что же ты, голубчик, не растешь? Что тебе не нравится?"
- Тебе с людьми забот не хватает? - интересуется Сабуров.
- Это для меня не забота, а радость. Цветы и младенцы. Я бы всю жизнь могла среди младенцев провести - купала бы их... Когда на пенсию пойду, обязательно в Дом малютки пойду работать.
Шурка, что странно при его геройском нраве, тоже любит цветы, но сейчас ему не до них, - переполненный событиями своей бурной жизни, он ходит за Натальей по пятам и болтает без умолку: - Бобовский купил плэйер - а что, в кайф, вставил в уши и ходи, а музыка играет. Я тоже куплю плэйер, когда бабок поднакоплю.
- Чтобы совсем без мозгов остаться? Я сегодня ехала с подростками, так они, по-моему, просто разговаривать разучились - одни междометия, гыканье, мыканье. Эта жвачка еще ужасная!.. Такие лица тупые от нее становятся - у девушек особенно!..
Шурка любит поражать Наталью разными идиотизмами деревенской жизни приводить в содрогание слабую женщину. Сегодня на них с Антоном из-за мопеда орал мужик с седьмого этажа, а потом, не найдя под рукой ничего более подходящего, запустил в них соленой рыбой, а они подобрали ее и съели - а что, в кайф! "Зачем же вы своей дикарской машиной..." - но, узнав, что и Шурка собирается приобрести такую же, Наталья забывает о предыдущей теме, однако и новая вытесняется сообщением, что Бобовский нажрался циклодола и ловил полуметровых белых тараканов, а потом в час ночи уложил в портфель одеяло и направился в школу - папа бросился вдогонку, у дверей его догнал.
- Кошмар! А что же родители?!
- Они думали, что у него крыша съехала.
Вообще-то Бобовский парень башковитый и начитанный - тем Шурку и пленил. Когда у Шурки спросишь, читал ли он такую-то книгу, он на мгновение задумывается и отвечает: "Бобовский читал".
- Где же он, твой Бобовский, циклодол раздобыл?
- Ха - это ты его и по рецепту не достанешь. А я у нас в школе за пять минут достану что хочешь. Это чего! Дринч нарочно травкой угощает, а когда подсядут, начинает бабки брать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130