Некоторые дураки давят их до кишков, противно даже - надо надавить только, чтобы они щелкнули.
- Слушай, пощади, - молит Аркаша.
Умилительно послушать беседу любящих братиков... Шурка, сверкая неподбитым глазом, ищет достойного ответа, но... ему хочется показать Аркаше законченный натюрморт. Аркаша разглядывает его взором пресыщенного знатока.
- Да, твой талант не из титанических.
- Дур-рак!
Вечная зависимость творца от зевающего профана. А вот в детстве Аркаше, например, достаточно было сказать: "Разве ты жадный?" - и он отдавал что угодно. А Шурка, мгновение подумав, разводил руками: "Да, жадный", факты, мол, сильнее меня.
Шурка заботливо укладывает юбилейный натюрморт в свой шкафчик, где уже хранится четыреста девяносто девять покоробившихся, гремучих его двойников. Странно видеть, сколь тщательно этот разгильдяй убирает за собой, моет кисточки, - власть муз! Он, видно, сам себе удивляется:
- Я заметил, когда я классическую музыку слушаю, мне хочется у себя на столе убрать. А после рок-музыки не хочется.
- Прямо для передачи "Музыка и молодежь", - бормочет Аркаша.
Покончив с музами, Шурка вновь спускается на землю:
- Папа, купите мне, пожалуйста, мопед. А вы мне целый год можете за это шмоток не покупать.
- Бог мой! Проживи ты хоть три дня без авантюр!
- Я летом на мопеде на Верхнюю Маю поеду. Там хипповский лагерь, все общее - по-братски. ("Как у нас с тобой", - хмыкает Аркаша). А, папа? Ну давайте, вы мне два года ничего не покупаете, а я еще год не ем мороженого.
- Нет-нет, помилуй бог, мне еще твоя жизнь дорога.
- Ну папа, ну я буду аккуратно ездить, - прямо умрет сейчас.
- Зато на тебя наедут неаккуратно. К сожалению, воспитательная работа в отдельных автотранспортных предприятиях все еще остается не на должной высоте, а отдельные партийные и профсоюзные организации заняли позицию самоуспокоенности.
У Шурки вырывается невольный смешок, но страшным усилием он подавляет его и оскорбленно щурится:
- Ну ладно, не хотите - не надо. Я сам заработаю. Не надо было меня на свет родить, раз мопед не хотите покупать!
Тишина.
Первым не выдерживает нависшего молчания Шурка:
- А Бобовский надел старый батоновский пиджак (батон - это по-ихнему отец, "батя") вместе с вешалкой - крючок из-за шиворота торчит - и пошел в "Сайбер" - клевый прикид, да?
- Скорее, стебовый. Пожалуй, даже ближе к шизовому.
"Сайбер" - это пельменная "Сибирь", по вечерам превращающаяся в кафе, у которого собираются хайрастые, в языке которых от русского остались почти что одни суффиксы с окончаниями да предлоги: "герла" - девица, "аскать" - просить, "флэт" - хаза, "дринчать" - керосинить, и тому подобное.
Шурка мечтательно задумывается:
- Я тоже потом с Бобовским в "Сайбер" ходил - здоровски так - все по-братски. Мы попросили двадцать копеек - и сразу со всех сторон протягивают. У цивильных, думаешь, будут протягивать?
- А почему у вас с Бобовским своих денег не было?
- А мы еще до этого раздали.
Два коротких звонка. Шурка в полтора скользящих прыжка оказывается у двери. Полминуты его обычного беззвучного общения - и он снова в комнате.
- Смотри, Аркашка, - Шурка натягивает усеянные блестящими (тупыми) рожками черные перчатки с обрезанными пальцами.
- Ты скорее актер, нежели живописец, - вдумчиво кивает Аркаша.
- Дур-рак! Смотри, папа, и браслет с шипами есть!
Шурка бросается к зеркалу, со свирепейшей рожей замахивается многососковым кулаком на собственное отражение и застывает в угрожающей позе. Цедит сквозь зубы с горделивой беспощадностью: "Металлист!" Потом снова срывается с места, уже из-за двери доносится: "Я сейчас!" Пока Сабуров гремел чайником, счастливый Шурка уже влетел обратно:
- Клево так - все глазеют, бабки ругаются, мелкие кричат: металлист, металлюга! А маленький мальчик подбежал, бросил песком - и драпать, а потом уже из подъезда кричит: металлист, металлюга...
- Есть еще, хвала всевышнему, хранители нормы...
- Этого на наш век хватит, - заверил Аркаша. - Нормы исчезнут, а хранители останутся.
Шурка усаживается за второй томище двенадцатитомной "Всемирной истории искусств". Он удовлетворяется лишь самыми полными собраниями сочинений, так что начала многих учений ему известны. По части искусств он уже одолел палеолит и неолит, чудовищных каменных баб, и подбирается к Древнему Египту.
Сабуров вспоминает о чайнике и спешит на кухню, Аркаша идет за ним.
- Тихо, - испуганно хватает он Сабурова за руку, когда тот со стуком ставит чашку на стол. - А то этот сейчас прискачет - опять все уши прожужжит.
Но этот уже прискакал, - не чай ему нужен, а застольная беседа. Даже после такого кратковременного общения с музами он серьезен и почти красив.
- Я заметил - у египтян главные фигуры всегда условные, а второстепенные детали бывают реалистичные - лошадь, там, убитая валяется - как живая. Наверно, канон на всякую ерунду не распространялся.
В Шурке непостижимым образом уживается круглый идиот с человеком вполне неглупым и даже не без тонкости.
Собачий лай наверху внезапно сменяется визгом - между друзьями произошла первая размолвка. От собачьего визга Аркашу передергивает и по лицу его пробегает страдальческая тень. Не таким Сабуров хотел видеть своего наследника, не таким...
К собачьему визгу присоединяется женский, а потом уже басовым сопровождением вступает сам Игорь Святославович. Дочка принимается за гаммы, звучащие с особой безмятежностью.
Шурка с живейшим интересом прислушивается к разыгрывающейся оперной сцене.
- Я заметил, она всегда гаммы начинает играть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130