Прежде она спокойно переносила отлучки мужа; но после его поездки в Перимадею, когда Горгасу едва удалось вернуться живым, поскольку пехотинцы взяли их в кольцо, Херис стало трудно совершенно не думать о подобных вещах. А помимо этого, она представляла ту сторону его жизни, которая протекала здесь, в закрытом пространстве дома, куда не позволялось проникать ничему слишком неприятному. Все, что Горгас делал вне дома, будь то его работа, его взаимоотношения с сестрой и даже его редкие измены (а они были очень редкими, или по крайней мере у Херис не было поводов думать иначе) вполне могли быть деяниями некоего другого мужчины, который по чистой случайности носил то же самое имя. Это было ей и неинтересно, и не важно, точно так же как покупка овощей для ужина не интересовала Горгаса.
— Завтра, — повторил Горгас, опускаясь в кресло рядом с женой. — Какая досада, я собирался посвятить завтрашний вечер работе, что скопилась, пока меня не было. Знаешь, ей бы не мешало хоть иногда думать о таких вещах.
Херис глядела на страницу и ничего не ответила. Давным-давно она поняла, что, когда Горгас прохаживается по поводу своей сестры, эта прерогатива сохраняется исключительно за ним. Как бы то ни было, у Херис сложилось впечатление, что Ньесса любит ее или по крайней мере одобряет так же, как шахматист одобряет какую-нибудь из своих фигур, покуда она остается на том месте, куда ее поставили, а не мечется по всей доске.
— Тебе еще много осталось? — спросил Горгас. — Хочу прогуляться по площади перед обедом.
Херис покачала головой.
— Во всяком случае, я не собиралась заканчивать это сегодня. Он такой длинный. Один только пункт о разделении на двух страницах. — Она задумалась и сморщила нос. — Участок большой. С каких это пор у нас появились клиенты среди нетитулованного мелкопоместного дворянства?
Горгас рассмеялся.
— Ты бы его видела! Три квадратные мили камней и кустарника, никакого леса, и пытаться вырастить там что-нибудь все равно что рыть себе могилу. Два брата — обоим уже под семьдесят — много лет назад отказались от мысли обрабатывать этот участок; они только ловят лосося в той маленькой запруде, что у них на западном краю. Нам повезет, если мы получим хотя бы ломаный грош, пока они еще живы. Но двое стариков, живущих сами по себе, — можно считать это долгосрочным вложением.
— Понятно, — ответила Херис. — Наверное, ты знаешь, что делаешь. Вот, — добавила она, подчеркнув по линейке из слоновой кости законченный абзац и затыкая пробкой чернильницу. — На сегодня хватит. Пойду соберу Луху и Ньессу, а ты пока унеси мой столик.
Когда они пришли на площадь, было уже почти темно, и вечерний променад заканчивался. Вокруг ступеней фонтана лоточники убирали на ночь свой товар; к счастью, почти все они знали Горгаса в лицо и быстренько раздвинули козлы, набросили на них покрывала и снова начали выкладывать добро. Херис купила по медовому прянику Ньессе и Лухе, сыр и колбасу на ужин да четверть фунта корицы, чтобы приправлять вино. Горгас же тем временем развлекался беседой со старым товарищем и партнером по тренировочным боям, торгуясь с ним из-за перочинного ножа и нескольких вощеных табличек, которые ему, в сущности, были не нужны, и наконец выговорил столь выгодную цену, что просто обязан был все это купить.
— Херис, — крикнул он через площадь, — я не взял с собой денег. У тебя есть семь четвертаков?
Лоточник усмехнулся и заверил Горгаса, что ему еще не отказано в кредите, однако тот выглядел совершенно пристыженным и клятвенно обещал первым делом поутру прислать мальчика с деньгами. Торговец настоял на том, чтобы устроить настоящее представление из заворачивания купленных предметов в квадратный шелковый платок и перевязывания свертка красной бечевкой. Потом с торжественным видом сложил свой лоток и, взвалив на плечо козлы и тюк, удалился, весело насвистывая.
— Только не говори, что купил еще один перочинный ножик, — вздохнула Херис. — У тебя их и так целая коробка, и ты на них даже никогда не смотришь, а той старой дрянью, которую сделал из рукоятки сковороды, пользуешься сколько я тебя помню.
Горгас пожал плечами.
— Боюсь, что если вынесу те, хорошие, из дома, то где-нибудь потеряю. Ты же меня знаешь. А если забуду или выроню из кармана старый, большой беды не случится. Кроме того, — добавил он, — тот нож еще прекрасно справляется со своей работой. Им вполне можно затачивать перья. А что еще нужно от перочинного ножа?
— Чушь, — ответила жена. — Просто ты предпочитаешь пользоваться всякой старой рухлядью.
— Старой и рабочей, — мрачно проговорил Горгас.
Херис рассмеялась, правда, слегка раздраженно. И поэтому ты все еще со мной, а не с одной из тех девок, что подцепляешь в поездках… Она позвала детей.
— Пошли, пора домой.
Ньесса, понятное дело, заартачилась, выдвинув надуманное, плохо обоснованное требование, чтобы ей позволили поплескаться в фонтане, которое родители мудро проигнорировали. Луха дожевал остатки медового пряника, слизнув последние капли меда и крошки миндаля с большого пальца. Они уже собирались возвращаться, но Горгас вдруг остановился как вкопанный.
— Секундочку, — проговорил он. — Вы идите. Я догоню. Вон там человек, которого я очень давно не видел.
Херис кивнула и повела детей с площади. Горгас некоторое время неподвижно постоял в тени фонтана, где его почти не было видно в полумраке, разглядывая старика, покупавшего последнюю буханку хлеба у последнего оставшегося лотка. Прошло два года с тех пор, как Горгас встречался с ним в Перимадее, в ночь перед штурмом кочевников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147