Разобрались мы в этом не сразу. Мало ли что может случиться в воздушной схватке с врагом! На войну еще и не то привыкли списывать… Но когда погиб капитан Тарасов — тот самый, что вместе со своим ведомым лейтенантом Калугиным привел и посадил во время кубанских боев на нашем аэродроме «мессершмитт», — стало ясно, что с новыми самолетами явно что-то не в порядке. Подобные же данные поступали в штаб ВВС и из других авиационных частей.
И вот в самый разгар подготовки Висло-Одерской операции пришла директива, запрещающая любые полеты на Як-3 до тех пор, пока на самолетах не будет устранен выявленный дефект. Вслед за директивой прибыла из Москвы и бригада заводских инженеров с чертежами и запасными деталями. То, что крылья необходимо усиливать, неожиданностью для нас не являлось. Но категорический запрет полетов, да еще в такое время… Шутка сказать — сто восемьдесят самолетов на приколе! А если не успеем до начала наступления… Одна только мысль об этом кого хочешь вгонит в душевный трепет. Тем более что в бригаде всего несколько человек, и по предварительным подсчетам вышло, что даже если москвичам работать по четырнадцать часов в сутки, то чуть ли не три месяца понадобится.
— Все верно, — подтвердил бригадир. — Больше двух машин за день мы вряд ли сделаем. Работа кропотливая. Да и ответственность…
Я связался с Москвой, со штабом ВВС, и попросил генерал-полковника Фалалеева добавить людей. Ответ был неутешительным. Фалалеев сказал, что в таком положении оказались не мы одни и сделать для нас он ничего не может.
— Я и без того вам лучшую бригаду прислал, — сказал он мне напоследок.
Ничего другого не оставалось, как искать выход на месте. О трех месяцах не могло быть и разговора.
На войне как на войне. Вызвал я к себе главного инженера корпуса Суркова, начальника штаба Каца, Ананьева с Полухиным, разъяснил положение и дал им час на размышление.
— Что хотите делайте, но к началу наступления корпус должен быть в состоянии полной боеготовности. Директиву, запрещающую полеты, не отменят, а летать мы обязаны. И летать будем!
Возможно, сегодня кому-то это покажется своеобразным жестом отчаяния. Ну что, дескать, можно придумать за какой-то там час, если специалисты уже сказали свое весомое слово. Но я в тот момент думал иначе. Я твердо знал, что в военное время, когда каждая боевая машина на счету и вот-вот может поступить приказ о начале наступления, сто восемьдесят истребителей не могут сидеть без дела на аэродромах, независимо ни от каких обстоятельств. Сама мысль эта казалась нелепой и дикой. Такое попросту исключалось. Следовательно, выход должен найтись. И точка.
И выход нашелся.
Через сорок минут позвонил Полухин и попросил продлить время на обдумывание еще на два часа.
— Я собрал комсомольский актив, пригласил несколько инженеров из московской бригады, и мы тут совместно кое-что придумали. Словом, есть дельное предложение. Но предстоит уточнить детали.
Через три часа Полухин с расчетами в руках изложил свою идею. Суть сводилась к тому, чтобы создать из комсомольцев и коммунистов десять бригад, а москвичей использовать в качестве инструкторов. Три дня на инструктаж. А затем все десять бригад приступят под присмотром москвичей к работе.
— По два самолета на бригаду в день, итого двадцать самолетов в сутки. С учетом трехдневных сборов на инструктаж через двенадцать дней, максимум через две недели все будет готово, — выложил свою арифметику Полухин. — Начальник политотдела полковник Ананьев наше предложение поддерживает. Так и просил передать. Он сейчас у себя в землянке актив проводит.
— А что бригадир скажет? — взглянул я в сторону руководителя присланной из Москвы бригады. — Справятся комсомольцы?
— Энтузиазма у них хоть отбавляй, — помявшись немного, ответил тот. — Гарантий, конечно, дать не могу. Но думаю, может получиться.
— Нам не гарантии, нам самолеты нужны! — несколько, может быть, резко уточнил свою позицию я. И задал главный вопрос: — Сколько самолетов успела отремонтировать ваша бригада?
— Да ведь мы только вчера из Москвы прилетели, — удивился бригадир.
— Я спрашиваю не о том, когда вы прилетели, а о том, сколько самолетов отремонтировали до того, как появились у нас?
— Ни одного. Собрали нас в заводском цеху, показали, как нужно усиливать крылья, вручили чертежи, детали…
— И все?
— И все.
— Так что же вы мне голову морочите?! — чувствуя, как у меня отлегло на сердце, воскликнул я. — Вам показали в заводском цеху, а вы покажите тут, на аэродромах. Мы-то считали, что для ремонта самолетов особый опыт, навыки требуются. А толковых специалистов у нас и своих достаточно. Объясните им, что и как требуется делать, а дальше уж их забота.
Бригадир хотел что-то возразить, но передумал.
Я обернулся в сторону Суркова:
— А ты что молчишь?
— Не боги горшки обжигают. Справимся.
На инструктаж ушло два дня. На третий день началась работа по усилению крыльев. Работали по 16 — 17 часов в сутки, ели и спали не отходя от самолетов — технологией предусматривалось применение клея, а он требовал выдержки и сушки. Пока клей сох — по очереди отдыхали. В каждой бригаде находился кто-нибудь из приезжих инженеров. Общее руководство осуществлял Сурков вместе с бригадиром.
Еще через два дня сорок самолетов было готово.
Связываюсь с Москвой, прошу прислать летчиков облета для приемки машин после ремонта. Ответили, что при первой же возможности вышлют.
Проходит еще два дня. У восьмидесяти Як-3 крылья усилены. Летчиков облета нет. Москва молчит.
Переложили мне согласно моему распоряжению парашют, залез я в кабину и строго по намеченной с бригадиром испытательной программе открутил на «яке» все, что положено.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156