А мы второй день сидели на аэродромах. Погода стояла отвратительная: низкая облачность, дождь вперемешку со снегом, густой туман. В воздух поднимались только самые опытные экипажи. За первые два дня наступления авиация фронта совершила всего-навсего 276 вылетов.
«А что, если и завтра погода будет опять нелетная?! — с тревогой думал я, кляня в душе на чем свет стоит союзников. — Танки Богданова нас дожидаться не станут!» Союзники, понятно, к плохой погоде не имели никакого отношения. Если, конечно, не считать того, что из-за поражения в Арденнах наступление по их просьбе началось на шесть дней раньше намеченного срока. А за шесть-то дней, думалось мне, погода наверняка бы переменилась.
Но погода переменилась уже на другой день. Утром туман рассеялся, облачность разнесло ветром, и мысли о союзниках и их проблемах вылетели у меня из головы. Начиналась серьезная боевая работа. И прежде всего необходимо было позаботиться о новых аэродромах. Те, что находились на магнушевском плацдарме и предназначались для работы по прикрытию войск на время прорыва вражеской обороны, теперь уже не отвечали требованиям дня. Взлетавшие с них истребители сжигали значительную часть горючего еще до того, как оказывались в районах боевых действий. На патрулирование оставалось мало времени. Свободная охота, решавшая ту же задачу — не допустить на поле боя вражеские самолеты, разыскивая и перехватывая их на путях подхода к целям, — требовала горючего еще больше: из воздушной схватки выйти вовремя сложнее. Летчики, словом, работали на пределе. Чтобы сократить подлетное время и увеличить радиус действия истребителей, требовались новые площадки вблизи линий соприкосновения танковых частей с противником.
К середине дня на КП генерала Богданова, где я находился с утра вместе с начальником штаба полковником Кацем, поступили сведения, что передовые танковые части прорвались к Сохачеву и ведут бой недалеко от расположенного там вражеского аэродрома. Решив не терять времени, я вместе с капитаном Самойловым вылетел в Сохачев. Тамошний аэродром входил в число тех, которые мы планировали захватить еще в период подготовки к операции, и к нему, скорее всего, уже пробивался один из батальонов аэродромного обслуживания, чтобы подготовить все необходимое для приема наших истребителей. Но пока его здесь нет. Не видно на летном поле и немцев. Правда, стоят с десяток «мессершмиттов» и несколько «Фокке-Вульфов-190». Бросили при отступлении? Или готовятся к взлету? Нет, вроде непохоже. В стороне от аэродрома все еще идет бой. А здесь, на летном поле, тихо, никакого движения. Проходим с Самойловым на малой высоте еще раз — ни единой живой души! Значит, все-таки бросили в суматохе технику. Неизвестно только, успели ли заминировать полосу? Если не успели, сразу можно пару полков посадить, а им отсюда до районов боевых действий — рукой подать. Сесть, что ли, проверить?
Сам-то я сесть был готов. Да удержала возможность получить очередной нагоняй от начальства. Могут ведь, в конце концов, и от полетов отстранить — всему есть предел, а уж терпению начальства тем более. Решил от греха связаться сначала по радио с КП армии.
На КП армии в тот момент находился Руденко. Доложил ему, что танки еще ведут бой, но на аэродроме, судя по всему, немцев нет.
— А мины? — сразу же спросил командарм. — Вы же не хуже меня знаете, что противник, как правило, минирует при отходе взлетно-посадочные полосы. Посадите сперва У-2, пусть минеры обследуют летное поле и, если понадобится, разминируют.
— Много времени уйдет, — возразил я. — А нам этот аэродром не завтра, а уже сегодня требуется. Сердцем чувствую: мин нет. Не до того немцам было, даже самолеты взорвать не успели.
— И все же проверить надо, — стоял на своем командарм.
— А после проверки можно сажать полки? — не стал больше настаивать я.
— После проверки разрешаю!
Разрешение, командарма мне требовалось потому, что аэродром находился, по существу, на ничейной территории и поблизости от него все еще гремела орудийная перестрелка между нашими танками и артиллерией противника. И хотя я был уверен в ее благоприятном для нас исходе, но поручиться, конечно, было нельзя. Впрочем, это уже детали… Главное — разрешение я получил. Говорю ведомому:
— Разговор с командующим слышал? Вот и хорошо. А теперь давай проверим, есть ли тут мины или нет!
Прошлись мы с Самойловым несколько раз над полосой и на пологом планировании прострочили ее пулеметными очередями. Если бы была заминирована, хоть бы одна мина да взорвалась.
Теперь можно садиться. Сели. Только успели осмотреть полосу да взглянуть на брошенные фашистами самолеты — абсолютно исправные, даже горючее в баках есть, — как вдруг над аэродромом показались «яки» с птичьим крылом на капотах. И сразу заход на атаку. Один «мессер» в решето превратили, другой… Эдак, думаю, они все самолеты в утиль спишут. Хорошо хоть боезапас у них был на исходе, после выполнения боевого задания к себе на аэродром возвращались. Подсчитали мы потом с Самойловым все дыры и, связавшись с полком, поделились с летчиками своими наблюдениями. Потом рассказывали, что летчики в полное недоумение впали: откуда, дескать, у командира корпуса столь исчерпывающие сведения, да еще через каких-нибудь двадцать минут после налета!
А в Сохачев уже летели вызванные мной через начальника штаба эскадрильи истребителей. Кроме полков Рубахина и Власова сюда вскоре сел полк штурмовиков. Между тем подоспела автоколонна с батальоном аэродромного обслуживания, а вслед за ней и выделенная генералом Богдановым танковая бригада для охраны аэродрома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156