Случится или нет — это уж как повезет, а готовность к неожиданному повороту событий необходима в каждом полете.
Возвращался я как-то в Москву из служебной командировки на истребителе Як-25. Промежуточную посадку запланировано было сделать на аэродроме возле одного города. Погоду синоптики обещали хорошую. Горючее рассчитано так, чтобы при необходимости хватило до запасного аэродрома. Машина к полету тщательно подготовлена моим постоянным техником. Казалось бы, беспокоиться не о чем. Все, что можно предусмотреть, предусмотрено. Да и полет самый что ни есть рядовой — возвращение из обычной служебной командировки.
Подлетаю к городку, погода — хуже не придумаешь. Ничего общего с тем, что предсказывали синоптики. Нижняя кромка облаков пятьдесят метров, видимость — пятьсот. Ничего, думаю, сяду. Но пока подходил к аэродрому, пока делал заход на посадку, неожиданно навалился туман, и видимость стала еще хуже. Уйти на запасной аэродром уже нельзя. Горючего до него хватало, но в самый обрез. Теперь же, когда я сжег часть его, заходя на посадку, отворачивать на запасной рискованно — много ли нужно, чтобы не дотянуть до полосы…
Словом, хочешь или не хочешь — надо садиться. А оборудование для автоматического захода на посадку на Як-25 не предусмотрено. Все надо делать самому, все вручную. Вот она и нештатная ситуация. С одной стороны, садиться нельзя. А с другой — деваться некуда. Садись как хочешь…
Сел. Но стоило чуть растеряться, усомниться на секунду-другую в собственных силах — и дело могло обернуться совсем по-другому.
Возможно, в случившемся была доля и моей вины. Правильнее, видимо, было не терять время и горючее, а сразу идти на запасной аэродром. Но, во-первых, и там, как сообщили по радио, погода была лишь немногим лучше. А во-вторых, кто же мог предположить, что в самый последний момент натащит тумана. Так что винить себя можно, пожалуй, лишь чисто условно.
Могу привести другой пример. Тогда тоже шла речь о горючем. Здесь уж ни о какой вине, пусть даже условной, говорить не приходится.
Однажды в конце войны корпусу предстояло перебазироваться с аэродрома близ местечка Морин на аэродром в Перице. Две дивизии успели перелететь, но сидели на земле без горючего — отстали тылы. А я со своим ведомым Героем Советского Союза полковником С. П. Шпуняковым задержался, и перелет вам предетояло совершить одним.
Поднялись в воздух, взяли курс на Перицу. На подходе, когда до Перицы оставалось километров сто, сообщают по радио:
— «Дракон»! Аэродром в Перице блокирован. Группа «фоккеров» бомбит. Принять бой не можем. Сидим без горючего. Возвращайтесь назад.
А у нас со Шпуняковым горючего тоже в обрез, только-только дотянуть до Перицы.
— Сколько немцев в воздухе? — спрашиваю.
— Восемнадцать «Фокке-Вульф-190».
Многовато на двоих. Но что делать? Радирую вновь:
— Иду на Перицу. Горючее на исходе. Прикройте нашу посадку огнем зениток.
— Зенитчики еще не подошли. Прикрыть не можем.
В общем, как ни кинь, всюду клин. Завязать парой бой с восемнадцатью вражескими истребителями — и думать нечего. Живьем съедят. Возвращаться назад — в баках пусто. Зато боезапаса полный комплект.
— Перехожу в набор! — говорю ведомому. — Будем подходить на высоте шесть тысяч.
— Ага! — соглашается Шпуняков. — Сверху виднее.
На высоте шесть тысяч метров нужны кислородные маски. Их у нас, конечно, не было. Летим, как говорится, с одышкой, зато расход горючего меньше.
На подлете к Перице видим: штурмуют «фоккеры» аэродром, обрабатывают и пушечным огнем и бомбами — обнаглели, чувствуя, что отпора не будет. Однако штурмовка у них явно неудачная. Истребителей наших нигде не видно, летный состав тоже укрылся в траншеях и щелях… Шуму, словом, много, а толку чуть.
На душе у нас со Шпуняковым как-то полегче стало.
Но садиться все равно надо: мотор последние капли горючего дожигает. Если даже принять бой, на пару виражей не хватит. Правда, с высотой порядок, высота есть.
Радирую Шпунякову:
— Буду атаковать с ходу. Ты не прикрывай. Садись, как только выберешь удобный момент. Это — приказ!
— «Дракон»! Понял тебя. Ты атакуешь, я — ведомый.
Хитрит Шпуняков, мелькнуло у меня. И приказ не выполнить не хочет, и поступить по-своему норовит. Раз ведомый, значит, обязан прикрывать.
Но спорить было уже некогда. Один из «фоккеров», увлекшись штурмовкой, оказался совсем низко над аэродромом. Резко снизившись, я завязал с ним бой и на первом же вираже зашел ему в хвост. Длинная очередь — и немец воткнулся в грунт. А через несколько секунд мой Як-3 уже бежал по полосе. Тут же, вслед за мной, сел и Шпуняков.
Все произошло настолько быстро, что немцы не успели среагировать, упустив прямо из-под носа легкую добычу. Когда я заруливал с полосы, мотор у меня заглох: горючее было выжжено до последней капля.
— На один вираж всего и хватило, — удивляясь, что все кончилось столь удачно, сказал я чуть позже Шпунякову.
Группа «фоккеров» уже ушла на запад.
— Для него оказалось достаточно! — усмехнулся Шпуняков, кивая в сторону сбитого самолета.
Очередь, как выяснилось, прошила немецкого летчика насквозь. Он, видимо, упал грудью на ручку, и машина, потеряв управление, сразу же врезалась в землю. По документам, которые мы нашли на трупе, удалось установить, что немецкий летчик был ведомым известного фашистского аса.
— Вот уж не повезло, так не повезло, — сказал кто-то из летчиков. — Такой пилотяга, а его, как мальчишку, на последних каплях горючки срезали!..
В годы войны таких неожиданных развязок хватало с избытком. По существу, война сама по себе — одна сплошная нештатная ситуация.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156