— Что нашли? — не понял сначала я.
— Способ нашли, — объяснил Ананьев. — Способ, как разбрасывать листовки. Я же говорил, что-нибудь да придумаем. Комсомольцы рацпредложение внесли. Осадчиев уже машину готовит, проверять собрался…
Осадчиев позже подтвердил: способ действует. Суть его заключалась в том, чтобы уложить листовки под щитками-закрылками — там есть пустое место между нервюрами крыла, — а оттуда их отсосет и раскидает в стороны потоком воздуха.
Поздно вечером меня позвали на связь с командующим. Хрюкина интересовало, все ли готово к завтрашнему вылету. Я доложил, что задание будет выполнено. Но при условии безветренной погоды. При встречном или попутном ветре более 3 метров в секунду, а также при боковом свыше 4 — 5 метров в секунду горючего, как показали расчеты, не хватит.
Ответ, который я получил от командарма, буквально меня огорошил. «Полет выполнять в любую погоду. При выработке горючего — посадка на фюзеляж».
Возвращаясь к себе в землянку, я подумал, что одна неожиданность чаще всего тянет за собой другие. Сажать целую эскадрилью на брюхо мне еще не доводилось. Как, впрочем, не приходилось и искать среди своих подчиненных… переписчиков стихов! Дело в том, что на аэродроме Сморгонь находились тогда два известных поэта — Михалков и Эль-Регистан. Михалков сперва пробовал уговорить нас взять его в боевой вылет. А затем, узнав про листовки, загорелся и написал экспромтом небольшое стихотворение, которое теперь нашим девчатам-оружейницам предстояло всю ночь переписывать на обратной, чистой стороне листовок…
«Вот уж навалилось, так навалилось», — усмехнулся про себя я и лег спать. Утром, подумалось, надо иметь свежую голову. Летчикам о посадке на фюзеляж, чтобы зря не тревожить, говорить не стал: вдруг повезет и ветра завтра не будет.
Однако на рассвете выяснилось, что день выдался ветреный. И хотя синоптик заверил, что ветер по маршруту будет боковой, причем не более 5 — 6 метров в секунду, стало ясно: горючего почти наверняка не хватит. А значит, вынужденной посадки не миновать, хотя она и произойдет, скорее всего, уже на своей территории. Только бы «мессеры» не увязались, в этом случае без маневрирования, а значит, и пережога горючего не обойтись. Если, понятно, маневрирование после такой встречи вообще понадобится…
За час до вылета командир 43-го истребительного авиаполка собрал эскадрилью и группу прикрытия для уточнения задания. Дав ему закончить инструктаж, я задал летчикам вопрос:
— Кто из вас прежде садился на фюзеляж?
Оказалось, что у троих из восьми летчиков эскадрильи Осадчиева уже был подобный опыт. А у майора Сувирова помимо опыта вдобавок еще и глубокий шрам на лице — результат вынужденной посадки на фюзеляж. Дело это, я знал, далеко не простое. Но приказ не отменишь…
В 6.00 поступил запрос из штаба армии: готова ли эскадрилья к выполнению боевой задачи?
В 6.20 самолеты были дозаправлены прямо на взлетной полосе.
В 6.30 взлетели и взяли курс на Инстербург, Восточная Пруссия.
Я с аэродрома решил не уходить. Разыскал деревянную колодку — из тех, что подкладывают под колеса самолетов при запуске, — и устроился ждать в тени под деревом. Через некоторое время обратил внимание на то, что ветер вроде бы стих. Но до Инстербурга далеко. Какая там погода, отсюда не разглядишь… Прошло около часа. Не выдержав, отправился на командный пункт. Находившийся там комполка доложил, что несколько минут назад принял по радио доклад Осадчиева: «Иду группой в составе семи самолетов. Горючее на пределе».
А восьмой? Неужели зенитчики сбили? Или «мессеры»?
Первыми сели и сразу же зарулили на стоянки «яки» из группы прикрытия. Вслед за ними показался, Як-9д. За ним второй… Седьмым, и последним, приземлился Осадчиев. Если первые машины кое-как дотянули до полосы, то Осадчиев заходил на посадку поперек аэродрома — когда шасси коснулось грунта, мотор уже не работал.
Когда мы с командиром подъехали на «виллисе» к самолету ведущего группы, Осадчиев уже стоял на земле и, поджидая нас, жадно затягивался папиросой.
— Где восьмой? Сбили?
— Товарищ генерал! Боевое, задание выполнено, — доложил Осадчиев. — А восьмой сел неподалеку на вынужденную. На шасси сел, сам видел. Не хватило ему чуток горючего…
Через полчаса я уже вышел на связь с командармом и доложил, что восьмерка истребителей отбомбилась и отстрелялась по намеченной цели, листовки разбросаны над городом, группа вернулась на аэродром вылета, потерь нет.
Все это выглядело бы вполне обыденно — рядовая работа, если бы целью не был далекий от линии фронта немецкий город в цитадели фашистского рейха — Восточной Пруссии. Именно последнее, далеко не заурядное обстоятельство и послужило причиной того, что радиостанция имени Коминтерна передала через два часа после моего доклада командарму специальное сообщение о результатах боевого вылета группы капитана Осадчиова. Об этом я узнал от полковника Ананьева. А весь мир узнал о том, что восемь советских истребителей бомбили среди бела дня Инстербург, предоставив фашистам возможность узнать о подробностях налета из сброшенных на город листовок.
Запрет командарма Хрюкина, не позволивший мне собственными глазами взглянуть, как обстоят дела у немцев в Восточной Пруссии, по счастью, не распространялся на повседневную боевую работу. В боевых вылетах я по-прежнему принимал участие. Причем не только ради того, чтобы подыскать площадку под очередной полевой аэродром. Приходилось искать в воздухе и противника. У нас, летчиков, это называлось свободной охотой.
Велась она над территорией противника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156