Потому широкого распространения они в истребительной авиации не получили.
И все же находились летчики — правда, таких было немного, — высокое мастерство и опыт которых позволяли им летать на поршневых истребителях не только ночью, но и в сложных метеорологических условиях. Одни из них — например, Бригидин — накопили подобный опыт уже в мирные годы; другие, как, скажем, Покрышкин или Кожедуб, владели им еще со времен войны.
О Покрышкине и Кожедубе написано много. Будут, думаю, и еще писать. И коль уж зашел о них разговор, грех было бы и мне обойти молчанием этих известных всей стране людей, не посвятить встречам с ними несколько страниц в своей книге. Тем более что, если разобраться глубже, они не станут отступлением от темы.
С трижды Героями Советского Союза Александром Ивановичем Покрышкиным и Иваном Никитовичем Кожедубом судьба, как уже говорилось, не раз сводила меня еще на фронтах Отечественной.
Когда наши войска вели бои на территории Германии, Кожедуб воевал в 176-м истребительном авиационном полку, который мы, летчики, называли между собой маршальским. Он находился в непосредственном подчинении командующего ВВС главного маршала авиации А. А. Новикова. Полк этот был особым: многие летчики его носили звание Героя Советского Союза. Командовал им тоже Герой Советского Союза полковник П. Ф. Чупиков. А Кожедуб, который в то время носил погоны майора, был у него заместителем.
Случилось так, что во время Висло-Одерской операции 176-й полк временно передали в мое подчинение. Базировался полк на восточном берегу Одера, на аэродроме Морин. На западном врылись в землю немцы, и их минометы легко накрывали огней летное поле и взлетно-посадочную полосу.
Однажды утром мы вместе с подполковником Полухиным приехали в полк поставить очередную боевую задачу и, не успев вылезти из «виллиса», попали сначала под минометный обстрел, а потом и под бомбежку. Над аэродромом встали в круг двенадцать «Фокке-Вульфов-190» и методично обрабатывали его и бомбами, и из пушек. Полухин куда-то исчез. Повсюду ухали разрывы мин и фугасок, и мне не оставалось ничего другого, как зарыться в первую попавшуюся щель. Ее только что засыпало землей от разорвавшейся неподалеку бомбы, и я решил, что второй раз с ней этого не произойдет. Отсиживались в защитных траншеях и летчики полка: взлетать под огнем противника никто не решался. Да это и бессмысленно. Скорости на взлете практически нет, и самолет какое-то время совершенно беззащитен.
И вдруг я увидел бегущего к истребителю Кожедуба. Он бежал, огибая воронки от разрывов, без шлемофона и парашюта.
«Что же он делает? — подумал я. — Не успеет оторваться, как собьют». Но тут щель, в которой я укрывался, вторично накрыло, и меня засыпало землей и обрушившимися с ближайших деревьев ветками. «Вот черт! А говорят, в одну воронку две бомбы не падают!» — выругался про себя я, закрывая руками голову. Мне показалось, будто рядом кто-то то ли охнул, то ли застонал, но, сколько я ни вертел головой, нигде никого не увидел.
А Кожедуб в это время успел взлететь, моментально набрал высоту и с ходу ввязался в бой с «фоккером». Немец на наших глазах задымил и упал где-то в лесу. А у остальных, видно, кончалось горючее, и вся группа противника почти сразу же ушла. Кожедуб, сделав разворот, уже заходил на посадку.
Как по команде замолкли и вражеские минометы. В наступившей как-то враз тишине я вновь, теперь уже вполне отчетливо, услышал нечто вроде стона. На сей раз приглушенные звуки раздавались чуть ли не прямо подо мной. Раскидав руками землю, я обнаружил засыпанного с головой Полухина. Он выбрался из полуразрушенного окопа, отряхнулся от земли, и мы вместе с ним поспешили туда, куда спешили и все остальные, — в конец взлетно-посадочной полосы, где только что остановился истребитель Кожедуба. Туда же вслед за другими летчиками торопился и полковник Чупиков.
Кожедуб вылез из кабины и, широко улыбаясь, спросил:
— Ну как я его срезал?
Летчики лишь разводили широко руками: мол, нет слов! Кто-то поднял вверх большой палец, кто-то восхищенно сказал:
— Первый раз вижу такое!
— Второго, надеюсь, не будет, — раздался вдруг твердый голос Чупикова. Судя по тону, он не разделял общего одобрения. — Сбил немца — спасибо! А рисковал глупо. По-дурацки. Шансов у тебя было один на сто. Это во-первых. А во-вторых, взлетел без парашюта. Зелень зеленая и то так не делает.
Кожедуб, слушая, улыбался все шире, все веселее. По всему было видно, что и ему есть что сказать.
— Товарищ командир! Если бы я стал возиться в кабине с парашютом да шлемофоном, немцы бы меня, как пить дать застукали. Утратил бы элемент внезапности. И тогда шансы мои — ни одного из ста. А так я улучил момент, когда «фоккеры» находились в небе в таком положении, что запросто могли прохлопать мой взлет. Вот и прохлопали… на свою голову! Да и горючее, я знал, у них на исходе, а значит, гоняться за мной вряд ли станут. Вот и вся арифметика. И шансов в ней теперь у меня, как видишь, все сто из ста.
Многие тогда считали, что помимо виртуозного владения машиной главное в боевой манере Кожедуба — его редкостная, чрезвычайная храбрость, которая, дескать, позволяла ему постоянно рисковать и выигрывать. Но храбро воевали многие. Однако одного этого, чтобы воевать так, как воевал он, явно недостаточно. Кожедуб умел точно и быстро взвесить обстановку, мгновенно находить в сложной ситуации единственно верный ход. Пример тому — хотя бы только что рассказанный эпизод. Но и этого мало. Еще одной отличительной чертой Кожедуба было неукротимое, прямо-таки ненасытное стремление учиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156