OCR & spellcheck by HarryFan, 9 October 2000
«Жестокий шторм»: Воениздат; 1981
Сергей Жемайтис
Жестокий шторм
24 января 1976 года новый супертанкер «Олимпик Брейвери» грузоподъемностью 250 тысяч тонн, выйдя в первый рейс, сел на риф у западного побережья Франции.
Французские журналисты высказывают предположение, что катастрофа была заранее запланирована владельцами танкера.
Страховые общества должны выплатить владельцам судна 50 миллионов долларов.
«Экспресс», Париж

Терпящий бедствие, никогда не нужно приходить в отчаяние! Ты должен знать, что, когда тебе кажется, будто ты уже находишься в самой бездне человеческих страданий, обстоятельства могут измениться и все преобразить. Однако не спеши и не питай слишком больших надежд. Не забывай, что, если некоторые испытания кажутся нам невыносимыми, на смену им могут прийти другие, которые сотрут воспоминания о первых… Всегда будь упрямей, чем море, и ты победишь!
Ален Бомбар, «За бортом по своей воле»
ВЕТЕР — 29 МЕТРОВ В СЕКУНДУ
Алексей Горшков — матрос-второгодок — вывалился из своей койки и покатился по мокрому палубному настилу кубрика к противоположной переборке. Катер стремительно накренило, и Горшков очутился у трапа. Он попытался встать и отлетел к столу, с трудом поднялся, обхватил столешницу руками. При еще более сильном крене руки его сорвались, он упал возле стола, успев ухватиться за ножку, и, напрягая все силы, старался удержаться за нее. Ножка, судорожно дрожа, взлетала вверх, стремительно падала, металась по сторонам. По кубрику катался чайник, проносились вещевые мешки, чемодан старшины Асхатова своим окованным углом ударил Горшкова в бок.
«Неужели нас сорвало с бочки и вынесло в океан? — растерянно думал Горшков. — Как это могло случиться? Или, пока я спал, старшина получил приказ идти в Рыбачью бухту? Нет, это исключено: мы уже стали на зимовку. Сорвало с бочки! А я дрыхну. Может, ребят смыло? Разве можно удержаться на палубе при такой качке!» Сам он накануне приболел, и старшина велел ему лежать в постели.
Матросу казалось, что при следующем крене катер неминуемо перевернется, в кубрик хлынет ледяная вода и он, Алексей Горшков, захлебнется, утонет, умрет! Эта паническая мысль показалась ему вдруг такой несуразной, дикой, что он невольно улыбнулся окровавленными губами.
Неужели он, «пенитель морей», как его, пусть в шутку, называли ребята, да вдруг погибнет? Абсурд!
Он просунул ноги под стол, уперся в переборку и сразу почувствовал, что так легче удерживаться на месте. По крайней мере, руки больше не выкручивает из плечевых суставов, можно осмотреться.
Помимо «пенителя» матросы на базе называли Горшкова еще и «философом» за то, что тот любил говорить: «Безвыходных положений нет, если правильно оценишь обстановку и заглянешь в корень вещей». Вот теперь ему впервые в жизни представился случай проделать и то и другое. А обстановка казалась кошмарной. Несколько раз катер так падал на борт, что думалось: ему больше не выровняться; все же суденышко, как ванька-встанька, начинало крениться в другую сторону, на мгновение замирало на вершине волны или между водяных холмов, затем все повторялось.
Стремясь заглянуть в «корень вещей», Горшков заметил одну несообразность: сменился он с вахты в шестнадцать часов, проспал не менее трех часов, темнеет в эту пору рано, а в кубрике почему-то было светло.
«Ах да! „Летучая мышь“!» — вспомнил он. И действительно, посмотрев на потолок, увидел мотавшийся там фонарь. Сквозь закопченное фонарное стекло сочился мутный красноватый свет. «Надо было вычистить стекло, — пронеслось в сознании. — Опять старшина даст нагоняй». То, что где-то есть старшина и его ждет нагоняй, несколько подбодрило Горшкова, да и прошел первый страх. «Нечего, ничего. Сейчас шквал уймется, и все будет отлично». Он уже стал думать, что скоро будет сидеть на базе у жарко натопленной чугунной печки и рассказывать ребятам о шторме, но тут его опять рвануло к трапу — так стремительно задрался нос катера. Горшков не выпустил ножку стола, хотя его с необычайной силой тянуло к корме.
Минут через десять Алексей чуть-чуть освоился. Стал угадывать, на какой борт положит катер, как стремительно тот начнет выравниваться и какое надо принять положение, чтобы не бросило на переборку или к трапу, где в щель между дверных створок временами сочились тонкие струйки ледяной воды. С того момента, как он вывалился из койки, он все время слышал оглушительный грохот волн и рев ветра. Голоса бури как бы пеленали катер, охватывали его со всех сторон. Рев урагана перекрыл все другие звуки — не слышался всегдашний скрип переборок, хлюпанье воды под настилом, слух даже не улавливал, как чайник бился обо все, что встречал на своем пути, катаясь по кубрику: все поглощали рев и грохот бури.
Катер на несколько секунд выровнялся и замер, сотрясаясь мелкой дрожью. В эти считанные секунды матрос вернулся к мысли о товарищах: «Где же ребята? Конечно, они не могли меня оставить одного в море». Старшина Асхатов сказал ему, принимая вахту: «Что-то кашляешь, брат. Ложись-ка в постель. Тебя Назаров подменит. Я его отпустил в кино. Интересное сегодня кино — „Черное ущелье“, мы с тобой завтра посмотрим. Утречком вытащим наш крейсер на слип, и настанет у нас лучезарная пора. Сегодня надо было бы разделаться, да кран на десятом причале завозился. Иди, Алеха…»
Горшков лег на свою койку, накрылся овчинным полушубком и с минуту лежал, прислушиваясь к шуршанию льдинок, трущихся о корпус, посмотрел в иллюминатор: там чернела корма грузового судна «Онега», а над его бортом ярко горела голубая звезда;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116