— На твоем месте, Пат, я бы не стала обращать особого внимания на Эдди. Не стоит.
Войдя в редакцию, Уоллингфорд сперва решил, что царящий там шум-гам вызван тем, что они с Мэри приехали вместе — несомненно, кое-кто из сотрудниц видел, как они вчера вместе уезжали, и теперь, разумеется, об этом знали все. Но оказалось, что дело совсем в другом: Эдди выгнали с работы! Уоллингфорд ничуть не удивился невозмутимости Мэри. Надо думать, для нее это известие не было неожиданным. (С еле заметной улыбкой она поспешила нырнуть в дамскую комнату.)
Удивило Патрика вот что: когда его пригласили на встречу с начальством, в кабинете было всего двое — одна дама, известный продюсер, и один член правления, луноликий молодой человек по фамилии Уортон, который всегда выглядел так, словно с трудом подавляет рвотные позывы. Может быть, этот Уортон имел гораздо больший вес, чем казалось Уоллингфорду? Может быть, он, Патрик, и этого Уортона тоже недооценивал? Он вдруг почувствовал в безобидном Уортоне некую угрозу. Казалось, тот страдает бледной немочью, — таким бескровным было его лицо, но за равнодушием и вялостью вполне могла скрываться жажда власти, готовность смести с дороги любого — как Эдди, так и Патрика Уоллингфорда. Впрочем, Уортон ограничился тем, что лишь кратко упомянул о вчерашнем маленьком бунте Уоллингфорда и увольнении Эдди, дважды произнеся при этом «к сожалению», а потом оставил Патрика наедине с дамой-продюсером.
Уоллингфорд так и не понял, что все это означает и почему для разговора с ним выбрали именно эту даму. Впрочем, начальство и раньше не раз поручало ей проводить нравоучительные беседы — особенно когда Уоллингфорду требовалось дать пинка или «внятно разъяснить», что ему следует и чего не следует делать.
Даму звали Сабина. Она давно уже пробилась наверх, хотя много лет назад начинала как и все — рядовой сотрудницей новостной редакции. Патрик однажды спал с нею — она тогда была значительно моложе и в первый раз замужем.
— Полагаю, у вас уже есть замена для Эдди? Хотя бы временная? — спросил Патрик. — Еще один «эддиот», так сказать… В общем, новый главный?
— Вряд ли стоит называть это «временной заменой», — перебила его Сабина. — Во всяком случае, на вашем месте я бы не стала этого делать. (Патрик заметил, что в ее словаре, как и у Мэри, выражение «на вашем месте» встречалось достаточно часто.) Я бы скорее назвала это давно ожидаемым назначением, в котором нет абсолютно ничего «временного».
— Так это вы, Сабина? — спросил Уоллингфорд. («Неужели Уортон?» — подумалось ему.)
— Нет, это Шаннахан. — В ее голосе прозвучала какая-то горькая нотка.
— Шаннахан? — Фамилия ничего не говорила Патрику.
— Ну, Мэри! — подсказала Сабина.
Так вот какая у нее фамилия! А он-то все пытался вспомнить! Ну да, Мэри Шаннахан! Надо было все-таки знать заранее.
—Ладно, желаю вам удачи, Патрик. Встретимся на обсуждении программы. — Больше Сабина не прибавила ни слова, оставив его наедине с собственными мыслями. Впрочем, обдумать все как следует ему не дали.
Когда Уоллингфорд явился на обсуждение программы, остальные сотрудницы уже собрались. Дамы даже повизгивали от нетерпения и перетявкивались — точь-в-точь маленькие злобные собачонки. Одна из них так резко подтолкнула к Патрику по столу стопку листков, что та чуть не улетела на пол. На первый взгляд это был обыкновенный пресс-релиз со всеми новостями, которые Патрику были уже известны, но потом он увидел самое главное — в дополнение к своим новым обязанностям шефа отдела Мэри стала одним из продюсеров. Так вот почему Сабина была столь немногословна! Она ведь тоже продюсер, но, видно, Мэри ее здорово потеснила!
Что же касается Уортона, то сей луноликий молчальник при обсуждении программ сидел, не раскрывая рта. Он вообще не спешил сказать свое слово, будучи, как говорится, крепок задним умом. И на летучке он хотел лишь выяснить, кто именно несет ответственность за слова, произнесенные Патриком Уоллингфордом перед камерой. Насколько влиятелен сам Уортон, так и осталось неясным.
Сначала они просмотрели и отобрали монтажные материалы. Среди них не оказалось ни одного кадра, который уже не стал бы достоянием общественности. Самыми бесстыдными были пленки, отснятые тайком, когда Кэролайн Кеннеди-Шлоссберг пыталась загородить от камеры своего сына. Четкостью изображение не отличалось, но можно было рассмотреть, что мальчик играет в мяч на подъездной дорожке к летнему дому Шлоссбергов в Сагапонаке. Похоже, оператор пользовался телеобъективом: кустарник на заднем плане оказался не в фокусе. (Наверное, репортер умудрился просунуть камеру сквозь живую изгородь.) Мальчик камеру не заметил или делал вид, что не замечает.
Кэролайн Кеннеди-Шлоссберг была заснята в профиль. Она по-прежнему держалась с достоинством, но лицо ее выглядело осунувшимся — то ли от бессонницы, то ли от тяжких переживаний. Да и весь ее облик говорил, что свыкнуться с горем не так-то легко и никакие утешительные сентенции тут не помогут.
—Зачем вытащили эту съемку? — возмутился Патрик Уоллингфорд. — Неужели не стыдно? Ведь это по меньшей мере бестактно!
— Ничего страшного, Пат. Здесь просто требуется определенное голосовое сопровождение, — спокойно возразила ему Мэри Шаннахан.
— Ага! И что скажет мой голос за кадром? Что-нибудь такое: «Мы, ньюйоркцы, всегда славились своим уважением к частной жизни известных людей, однако в последнее время наша репутация несколько пошатнулась». Годится? — спросил Уоллингфорд.
Ему никто не ответил. Голубые глаза Мэри сверкали, как лед, на лице сияла улыбка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115