«Может, и впрямь стоило бы заставить ее немного водички похлебать?» — думал он.
— Я дважды выходила замуж, — сказала вдруг женщина, лихорадочно блестя глазами и продолжая упорно цепляться за обрубок его левой руки. — В первый раз — совсем девчонкой. И обоих мужей потеряла. Первый со мной развелся, а второй умер. Хотя я обоих очень любила.
«Господи помилуй! — подумал Уоллингфорд. — Неужели у каждой немолодой женщины имеется своя версия той истории, которую поведала Эвелин Арбутнот?»
— Мне, право, очень жаль… — пробормотал Патрик, но она еще сильнее стиснула его руку, давая понять, что ей неприятно, когда ее перебивают.
— У меня две дочери от первого брака, — продолжала женщина. — И пока они были девочками, я почти не могла спать: мне все время казалось, что с ними может случиться что-то ужасное, что я их потеряю. По крайней мере, одну из них. Я все время чего-то боялась.
Ну что ж, звучало вполне правдоподобно. (Уоллингфорд никак не мог удержаться от оценки любого рассказа с точки зрения его правдоподобия.)
— Но девочки выросли! — воскликнула она таким тоном, словно другие дети никогда не вырастают. — И обе вышли замуж. Теперь у них свои дети. У меня четверо внуков — три девочки и мальчик И меня просто убивает, что я так редко с ними вижусь. Но когда мы видимся, я снова начинаю бояться — уже за них. Начинаю страшно волноваться, перестаю спать…
Патрик чувствовал, как пульсирует боль в том месте, где раньше была его левая кисть, посылая вверх весьма ощутимые разряды, но женщина слегка ослабила хватку, и Уоллингфорду отчего-то стало необыкновенно хорошо и приятно. Особенно приятным было прикосновение к искалеченной руке ее коленей и выпуклого живота.
— А сейчас я беременна! — сообщила женщина, но культя никак на это не отреагировала. — Хотя мне уже пятьдесят один год! Вот уж не ожидала, что опять забеременею! И в Бостон я приехала, чтобы сделать аборт. Мне так рекомендовал поступить мой врач. А утром взяла и позвонила в клинику. Наврала, что у меня машина сломалась. Они сказали, что я могу приехать в следующую субботу, через неделю. Таким образом, у меня есть еще время, чтобы подумать.
— А с дочерьми вы говорили? — спросил Уоллингфорд, И она опять львиной хваткой вцепилась в его левое предплечье.
— Они начнут уговаривать меня оставить ребенка, — сказала женщина, обретая прежнюю решительность. — Предложат помощь, скажут, что будут его растить вместе со своими детьми. Но это ведь все равно будет мой ребенок! Я же не смогу не любить его, не смогу отстраниться. Я не выдержу этого страха… Я просто не смогу с ним справиться, зная, какова теперь детская смертность… Нет, это выше моих сил!
— Но окончательный выбор все равно за вами, — напомнил ей Патрик. — Какое бы решение вы ни приняли, я уверен, оно будет правильным. — Но женщина, судя по всему, не была в этом так уверена.
Уоллингфорду вдруг стало интересно: кто же отец ребенка? То ли эта мысль как-то передалась женщине через его культю, то ли она что-то прочла по его лицу, но тут же сообщила:
— Его отец ничего не знает. Мы и не видимся больше. Это так, один мой коллега…
Патрику никогда не приходилось слышать, чтобы слово «коллега» произносили столь неприязненно.
— И от дочерей я тоже это скрываю, ни к чему им знать, что я все еще с кем-то встречаюсь, — говорила собеседница Патрика. — Еще и поэтому я не могу ни на что решиться. Не уверена, правда, что следует делать аборт только из желания сохранить в тайне свои отношения с кем-то. По-моему, это недостаточно веская причина.
— А кто может определить, какая причина достаточно веская? Вы ведь свою точку зрения только что изложили, не правда ли? Это ваш выбор, — с нажимом произнес Уоллингфорд, — И никто за вас такого решения принять не может. Да и не должен.
— Что-то меня ваши слова не слишком успокоили, — сказала она. — Вроде бы уж совсем решилась на аборт — и вдруг утром встречаю вас там, в ресторане… До сих пор понять не могу, почему встреча с вами так на меня подействовала…
Уоллингфорд с самого начала подозревал, что к этому все и сведется — во всем обвинят его. Он попытался было высвободить свою культю из цепких рук женщины, но та и не думала его отпускать.
— Не знаю, что это на меня нашло, когда я на вас набросилась, — продолжала она. — Никогда в жизни я ни с кем так грубо не разговаривала! И, уж конечно, не следовало обвинять лично вас во всех грехах, свойственных средствам массовой информации. Просто ужас! Но я так расстроилась, узнав про Кеннеди-младшего… И еще меня очень огорчила моя собственная реакция на это известие. Знаете, о чем я подумала, когда услышала, что самолет исчез?
— Нет, — сказал Патрик и мотнул головой — от сидения в горячей воде лоб покрылся испариной.
У его собеседницы над верхней губой тоже блестели капельки пота.
— Я подумала: как хорошо, что его мать уже умерла и ей не придется пройти через все это! Мне, конечно, ужасно жаль мальчика, но за его мать я искренне рада. Кошмар, правда?
— Почему же, вполне понятное чувство, — сказал Уоллингфорд. — Вы ведь тоже мать… — И ему захотелось погладить ее по коленке — просто в знак утешения. Однако же на его левой руке не было ни кисти, ни пальцев, так что погладить ее по коленке он не мог, дернувшись, он неловко вырвал культю у нее из рук, и невидимые насекомые снова принялись ползать по ней и больно кусаться.
Но эту беременную женщину пятидесяти одного года от роду, мать двоих дочерей и бабушку четверых внуков, невольный жест Патрика ничуть не смутил, и она снова потянулась к его культе. И он, сам себе удивляясь, охотно положил свою изуродованную руку ей на колени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115