Он полез было своей здоровой рукой под подушку, но миссис Клаузен оказалась проворней. Она вытащила один из кондомов и мгновенно разорвала упаковку зубами.
— Лучше я сама. Я сама хочу его надеть, — сказала она. — Никогда еще не пробовала.
Ее, кажется, несколько озадачил вид презерватива, но она без колебаний стала его натягивать — наизнанку.
— Он в другую сторону разворачивается, — сказал Уоллингфорд.
Дорис насмешила собственная ошибка, и она мгновенно ее исправила, не дав Патрику и слова вымолвить. Миссис Клаузен, вполне возможно, никому не пробовала надевать презерватив, но Уоллингфорд отлично знал, как она умеет оседлать мужчину. (Только на сей раз он лежал на спине, а не сидел на неудобном стуле с прямой спинкой в кабинете доктора Заяца.)
— И вот что — насчет верности мне и всяких там измен, — проговорила Дорис, неторопливо поднимаясь и опускаясь над ним и уперев руки ему в плечи. — Если ты не склонен к постоянству, лучше сразу скажи — и прекратим это.
Уоллингфорд ничего не ответил и ничего не «прекратил».
— И пожалуйста, не делай больше никому никаких детей! — очень серьезно сказала она. И так опустилась на него всем своим весом, что он невольно подался ей навстречу.
— Хорошо, — пообещал он.
В ярком свете газовой лампы их движущиеся тени перемещались по стене, по тому темному прямоугольнику, ранее привлекшему внимание Уоллингфорда, где когда-то Отто-старший повесил рекламу пива. Казалось, и само их совокупление — нечто схожее с галлюцинацией, призрачное, как их совместное будущее.
Закончив заниматься любовью, они мигом опустошили бутылку пива и отправились голышом купаться. Уоллингфорд взял одно полотенце на двоих, а миссис Клаузен не забыла фонарик. Ступая точно друг за другом, они добрались до конца мостков, и Дорис на этот раз попросила Патрика первым спуститься по лестнице в озеро. Не успел он войти в воду, как она велела ему плыть назад, под настил узкого причала.
— Просто следуй за лучом, — сказала она и, направив фонарь вниз, осветила один из столбов, уходящих в темную воду.
Столб был толстый, толще в обхвате, чем бедро Уоллингфорда. В нескольких дюймах над поверхностью воды, прямо под досками и рядом с узким пролетом блеснуло что-то золотистое. Патрик подплыл ближе и только тогда понял, что это такое. Он слегка подгребал одной рукой, чтобы удержаться на месте. В столб был вбит гвоздь с широкой шляпкой, и на него надеты два золотых обручальных кольца; гвоздь сильно загнули и шляпку тоже вбили в сваю, чтобы образовалась петля. Патрик понял, что Дорис пришлось все время удерживаться на воде, пока она вколачивала гвоздь, надевала на него кольца и загибала гвоздь молотком. Нелегкая задача даже для хорошего и сильного пловца с двумя здоровыми руками!
— Ну, подплыл? Видишь? — спросила Дорис.
— Да, — ответил он.
Дорис повернула фонарь, чтобы луч бил в сторону озера, и Патрик выплыл из-под причала прямо в луч света, где она уже ждала его, лежа на спине и выставив над водой груди.
Дорис не произнесла ни слова. Патрик тоже молчал. Он думал о том, что однажды зимой, когда лед на озере будет особенно мощным, кольца окажутся в его толще и пропадут. Или же сам сарай и причал может снести зимний ветер. Но, как бы то ни было, обручальные кольца находились сейчас под причалом, и миссис Клаузен хотела показать ему именно это.
На другой стороне озера только что приехавший любитель-вуайерист зажег в своем домике свет. Слышалось радио — передавали репортаж с бейсбольного матча, но Патрик не смог определить, какие команды играют.
Они поплыли обратно — на свет фонарика, горевшего на причале, и ярко освещенных окон обеих спален. В этот раз Уоллингфорд не забыл пописать прямо в воду, чтоб потом не бегать в кусты, где полно москитов.
Они оба поцеловали на ночь маленького Отто, Дорис погасила лампу в комнате мальчика и задернула занавески на окне. Потом она погасила лампу и в другой комнате, и они улеглись в постель. Голые, озябшие после купанья, они укрылись одной простыней; их мокрые волосы серебрились от лунного света. Дорис нарочно не стала задергивать занавески: хотела проснуться раньше малыша. Оба тут же уснули при свете луны, смотревшей в окна. В ту ночь луна не заходила почти до трех часов утра.
А солнце утром в понедельник встало в самом начале шестого. Впрочем, миссис Клаузен встала еще раньше. Когда Уоллингфорд проснулся, вся комната была залита жемчужно-серым матовым светом, кто-то будил его и одновременно возбуждал, и все вместе это очень напоминало один из самых эротических моментов сна, навеянного темно-синей капсулой.
Дорис надевала ему второй презерватив. Она придумала новый — неизвестный даже Уоллингфорду — способ его надевать: она разворачивала его и натягивала ему на член с помощью… зубов! Изобретательность миссис Клаузен просто поражала, особенно если учесть, что для нее это был всего лишь второй опыт. Потом она, правда, призналась, что прочитала о таком способе в какой-то книге.
— В романе? — осведомился Уоллингфорд. (Ну конечно, в романе!)
— Дай руку, — велела ему миссис Клаузен.
Он протянул ей правую — свою единственную руку. Но Дорис сказала:
— Да нет, четвертую!
Патрик решил, что ослышался. Она, наверное, сказала «другую» — руку без кисти, «культю», как почти все ее называли.
— Что-что? — переспросил он.
— Дай мне свою четвертую руку, — повторила Дорис, ухватившись за его культю и плотно зажав ее между ляжками, и он тут же почувствовал, как оживают отсутствующие пальцы.
— Ты родился с двумя руками, — объяснила миссис Клаузен. — Одну ты потерял. Рука Отто была твоей третьей рукой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115