— Зависит от условий, — ответил Патрик. — Какой смысл менять работу ведущего на должность разъездного корреспондента, даже если ты сам выбираешь задания? Известно, как это бывает: езжай туда-то, сделай то-то. Придется возвращаться к давно пройденному. Думаю, тебе надо говорить конкретнее, чтобы я хоть как-то представлял себе твои намерения.
Мэри быстро глянула на его и ослепительно улыбнулась.
— Как съездил в Висконсин?
Замороженный и лощеный Уортон, казалось, вот-вот сольется с мебелью, если не произнесет хоть слово (или не пошевелится) в ближайшие тридцать секунд. Видно, он и сам понял это и слегка кашлянул в ладонь. Полнейшее отсутствие какого бы то ни было выражения у него на лице наводило на мысль о бесстрастной маске палача; даже кашлял Уортон как-то невыразительно.
Сабина, с которой Уоллингфорд то ли спал, то ли нет (впрочем, сейчас, подумав об этом, он вспомнил, что во сне она повизгивала, точно собака, которой приснилось что-то интересное), закашлялась, словно ей в горло попал лобковый волос.
— Прекрасно.
Уоллингфорд произнес это как можно спокойнее, но Мэри сделала совершенно правильный вывод: между ним и Дорис Клаузен пока ничего не решено окончательно. Иначе он не стал бы ждать и сразу сообщил бы, что они с миссис Клаузен решили соединить свои судьбы. В точности как и сама она, Мэри, если б знала уже, что беременна, не стала бы медлить и тотчас сказала бы ему.
К тому же оба понимали, что необходимо продолжать разыгрывать этот идиотский спектакль в присутствии Уортона и Сабины, которые, впрочем, тоже всё понимали. При сложившихся обстоятельствах было бы весьма неосмотрительно — и для Патрика Уоллинг-форда, и для Мэри Шаннахан — действовать поодиночке.
— Боже ж ты мой, тут все типа как замороженные! — Так обрисовала ситуацию Энжи, когда Уоллингфорд оказался с нею наедине в кресле гримерной.
— Типа того, — согласился Патрик. Он был очень рад ее видеть, эту добрую и жизнерадостную девицу, которая вылизала его квартиру до такой сияющей чистоты, какой он не помнил с тех пор, как туда въехал.
— Ну что… ты мне расскажешь про Висконсин или как? — спросила Энжи.
— Пока не о чем рассказывать, — признался Уоллингфорд. — Но я все время держу пальцы скрещенными.
Неудачное сравнение; оно напомнило Патрику о талисмане миссис Клаузен, дарующем женщинам плодовитость.
— Я тоже буду держать пальцы скрещенными — для тебя, — сказала Энжи. Она уже не флиртовала с ним, но осталась по-прежнему открытой, искренней и ничуть не менее дружелюбной.
Уоллингфорд вскоре выбросил свой электронный будильник и купил себе новый: при взгляде на старый ему неизменно вспоминался прилипший к нему чуингам Энжи, а также их «смертельный» номер в постели, в результате которого она с такой силой и выкашляла свою жвачку. Ему не хотелось в постели вспоминать Энжи — пока Дорис не сказала «нет».
Но Дорис с ответом не спешила, и Уоллингфорд вынужден был признать, что так ничего и не понял из присланных ею фотографий. А вот письмо, их сопровождавшее, показалось ему скорее насмешливым, чем романтическим.
Она прислала не все фотографии, что были на пленке — Патрик сразу заметил, что те два кадра, которые сделал он сам, отсутствуют. Ее темно-красный купальник на веревке рядом с его плавками — он сделал два одинаковых снимка на тот случай, если она захочет один оставить себе. Она оставила оба.
Первые два снимка из присланных миссис Клаузен не слишком его удивили. На одном Уоллингфорд брел по мелководью с голеньким малышом на руках. На втором Дорис с Отто-младшим сидела на открытой веранде большего домика. Это был первый вечер Уоллингфорда на озере, и между ним и миссис Клаузен ничего еще не произошло. Лицо ее казалось совершенно спокойным, и на нем не читалось никаких ожиданий; она, похоже, и не задумывалась, может ли между ними что-то произойти.
Единственным сюрпризом стала третья фотография — Уоллингфорд и не знал, что Дорис успела их щелкнуть. На фотографии был он сам, спящий в кресле-качалке с сыном на руках.
Патрик не понимал, как ему интерпретировать некоторые слова Дорис — особенно то место в письме, где она как бы мимоходом сообщала, что сделала два снимка маленького Отто, спящего на руках у отца, и один оставила себе. Вообще тон ее письма оказался не столько насмешливым, сколько двусмысленным. Дорис писала: «Судя по фотографиям, у тебя есть все задатки стать хорошим отцом».
Только задатки. Чувства Патрика были оскорблены. Тем не менее он стал читать «Английского пациента», страстно мечтая найти какой-нибудь выдающийся отрывок, на который можно будет обратить внимание Дорис. И, если повезет, это окажется тот самый отрывок, который нравится им обоим…
Когда Уоллингфорд позвонил миссис Клаузен, чтобы поблагодарить за фотографии, ему показалось, что такой отрывок найден.
— Мне понравилось то место, где приводится «перечень ранений», особенно когда она вонзила ему вилку в плечо. Помнишь? «Зубья вилки оставили на плече след как от укуса, и доктор решил, что его укусила лиса».
Дорис на другом конце провода молчала.
— Тебе не понравилось? — спросил Патрик.
— Ты бы лучше не напоминал мне про свои «следы укусов» и прочие «боевые шрамы»!
— Ох…
Но Уоллингфорд все-таки продолжал надеяться на «Английского пациента». Надо просто читать более внимательно, а высказываться более осторожно, решил он; но послал осторожность ко всем чертям, когда дошел до того места, где Алмаши говорит о Кэтрин: «Ее влекло к переменам куда сильнее, чем я предполагал, и в желаниях своих она была ненасытна».
Это полностью совпадало с тем впечатлением, которое произвела на Патрика миссис Клаузен в роли любовницы — ее ненасытность просто ошеломляла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115