Педер расспрашивал о деталях: где окна, какие они? Измерила ли она расстояние до пассажирского и до служебного лифта, где они точно расположены? Телефоны – где они? Заставил описать ванную. Есть ли двери между комнатами?
Он спросил:
– Там есть полицейские, в форме или без нее?
– Нет, я никого не видела, ничего похожего.
– Ты видела картину?
– Я уже говорила: он держит ее в деревянном ящике. В спальне, в шкафу. Запертом.
– Когда он отвезет ее в музей?
Астрид покачала головой:
– Он не говорил.
– Он еще говорил что-нибудь об охране в музее, выказывал беспокойство, говорил ли, что доволен… или что недоволен?
Она снова покачала головой и закрыла глаза:
– Перед завтрашним приемом Ллуэллин пойдет в музей. Он пригласил меня с собой.
Аукруст кивнул, мгновенно запомнив эту информацию.
– Что делает его слуга, Фрейзер?
Она вздохнула:
– Что и всегда: еда, поручения, пес.
– А эта проклятая собака всегда тявкает?
Астрид только крепче сжала Клайда и ничего не ответила.
Аукруст сказал:
– С ним часто Олбани. Он пьет, но вроде делает свое дело. Где его комната?
– Кажется, рядом.
Аукруст рассеянно смотрел вперед, на нескончаемых студентов, которые шли пешком или ехали на велосипедах.
– Была ли почта или звонки, которые казались необычными?
Астрид покачала головой. Она повернулась к Аукрусту, но не могла смотреть ему в глаза. Когда она попыталась заговорить, то поняла, что дрожит от страха. Наконец она выдавила:
– Педер, ты должен сказать, что любишь меня. Я делаю все, что ты велишь.
Он не отвечал. Он ждал, пока она успокоится.
– У нас все по-прежнему. Ты слышишь?
Она кивнула, но очень слабо.
– Скажи, были ли необычные телефонные звонки.
– Конечно, он говорит по телефону, заказывает еду, газеты…
– Необычные, – с нетерпением перебил он.
– Нет, только…
– Только – что?
– Был звонок от человека, с которым я познакомилась в Нью-Йорке. От Тобиаса.
Аукруст напрягся:
– Что он хотел?
– Он здесь, в Эксе.
– Когда он приехал?
– Он звонил вчера.
– Ты подслушала разговор?
– Я ответила на звонок. Я слушала, но ничего не поняла.
– О чем они говорили?
– Тобиас говорил о каком-то друге, которого он привез с собой. И о каком-то чемодане. Но американцы используют слова, которые я не понимаю, они и говорили всего минуту.
– Скажи точно, что помнишь, – потребовал Аукруст.
Астрид попробовала вспомнить, но смогла вымолвить только:
– Кто-то сказал «нянчиться». Я не знаю, кто сказал это.
– Ллуэллин говорил с тобой об этом?
Она открыла рот и снова закрыла его, ничего не сказав.
– Ну?
Клайд тихо зарычал, и Астрид начала гладить его по голове. Аукруст взял ее сумочку, порылся в ней и вытащил помаду, которую дал ей в аэропорту Гатвик. Он снял колпачок и выкрутил помаду.
– «Страстный розовый» – твой цвет. – Он выкрутил ее в противоположном направлении, и появилась игла.
– Думаю, вы с Ллуэллином долго говорили ночью и что ты не все мне рассказала. Говори, что он сказал, или вернешься к Ллуэллину с мертвым псом.
– Нет, Педер!
Он взял у нее Клайда и положил испуганное животное себе на колени. Он вытянул задние лапы пса и нацелил иглу.
– Что тебе сказал Ллуэллин?
– Он сказал, что картина, которую он привез, копия, а настоящая картина у Тобиаса.

Глава 60

Эллиот Хестон, стоя у дверей своего офиса, пожимал руку Баду Самюэльсону, жестом приглашая его к столу в углу комнаты.
– Я ненадолго, – сказал Самюэльсон, – но у меня есть информация, которую нужно передать в правильные руки, прежде всего Оксби. Я не могу его найти. Где он, черт возьми?
– Я не знаю, где он сейчас, – ответил Хестон.
Самюэльсон положил перед Хестоном два аккуратно исписанных листка.
– Это подготовила женщина по имени Симада, недавно нанятая японским торговцем предметами искусства по имени Кондо. Вы их знаете?
– Оба имени мне знакомы, – сказал Хестон.
– Здесь говорится, что остатки, которые выдаются за автопортрет Сезанна, принадлежавший Пинкстеру, – предмет искусства, датируемый двадцатыми годами двадцатого века. Полотно родом из Бельгии или Голландии. – Самюэльсон прочитал: – «Источник белого пигмента, диоксид титана, обнаруженный на образцах при помощи спектрографического анализа, имеется только на северном побережье Норвегии, в титанистой железной руде, которая называется ильменитом. Диоксид титана был впервые применен для производства белой краски в тысяча девятьсот восемнадцатом или тысяча девятьсот девятнадцатом году».
– Мне не нужно напоминать вам, что Поль Сезанн не мог его использовать, – сказал Самюэльсон. – Он умер в тысяча девятьсот шестом году.

Глава 61

Улица Четвертого Сентября тянулась на север от аллеи Мирабо; на ее пересечении с Рю Кардиналь была площадь Дофин, центр тихого жилого квартала, где было очень много старины, но очень мало места для парковки. На площади появился красный «фиат» и объехал ее, потом резко свернул на тротуар, наполовину въехал на него, бампером к фонтану, известному как «Квотр-Дофин». Шофер выскочил из машины и помчался по узкой улице к отелю «Кардинал».
Энн Браули остановилась в маленьком холле и, тяжело дыша, спросила о местонахождении месье Оксби. Ей вручили конверт, на котором неподражаемым почерком инспектора было написано: «Только для Энн». Внутри была записка, в которой Оксби велел ей идти на улицу Кардиналь, к месту, где улица переходила в площадь Сен-Жан де Мальт: справа от нее будет музей Гране, а прямо перед ней – собор Сен-Жан де Мальт. «Я буду справа в десятом ряду».
Всенощные огни мерцали у стен в боковых приделах и в нефе старого собора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99