Маргарита знала, что Фредди Вейзборд поднимет крик из-за автопортрета Сезанна и потребует продать его в Нью-Йорке или в Лондоне. Хуже того, он может предъявить иск и потребовать, чтобы она немедленно передала ему всю коллекцию. Маргарита собиралась столкнуть упрямого юриста и Билодо и тем самым смягчить удар. Юристу было семьдесят шесть, его эмфизема прогрессировала, хотя он больше не выкуривал ежедневно по две пачки «Кэмела» без фильтpa – единственное, что он принимал от американцев. Вейзборд казался старше своих лет, и Маргарита осмеливалась надеяться, что он потихоньку умирает и что она может ускорить этот процесс. Маргарита не чувствовала угрызений совести, поскольку хотела, чтобы Фредди перестал совать нос в ее дела.
«C'est assez! Fini!» C'est assez! Fini! – Достаточно! Кончено! (фр.)

– скажет ему она.
Было около трех часов, и Вейзборд непредвиденно задерживался, что случалось редко, с сожалением думала Маргарита. Она стояла перед большим зеркалом в спальне и расчесывала волосы. Воображая свою будущую схватку с Фредди, она сердито повторяла слова, которые столько раз репетировала. Когда Эмили презрительно кратко объявила, что Вейзборд прибыл, Маргарита спокойно накрасила губы и наложила немного теней на веки; она нарочно замешкалась на несколько минут, чтобы заставить нетерпеливого юриста ждать, что дало бы ей преимущество. Наконец Маргарита вышла встретить его.
Вейзборд был невысоким, почти лысым, несколько редких прядей седых волос были зачесаны за уши. Он носил очки и щурился, а его маленький подбородок и тонкие губы делали его еще более невзрачным. Сжимая в испещренных коричневыми пятнами пальцах сигарету, он все время покашливал, будто постоянно прочищал горло.
– Ты делаешь ошибку, продавая его в музей. – Годы злостного курения сделали голос Вейзборда на удивление мужественным и хриплым. – Несколько агентов сообщили мне, что этот портрет уйдет как минимум за двадцать пять миллионов долларов, возможно, еще дороже.
– А ты сколько с этого получишь?
– Это не имеет значения.
– Для меня имеет.
– Я получаю деньги за то, что консультирую тебя. Вот уже в течение тридцати лет.
– C'est assez! Fini! C'est assez! Fini! – Достаточно! Кончено! (фр.)

– Заученные слова прозвучали очень звонко. – С этого дня я буду вести свои дела сама и сама буду принимать решения. Банк дает консультации по финансовым операциям, и, если мне потребуется совет юриста, я позвоню своему новому адвокату.
Вейзборд закашлялся.
– Ты не можешь так поступить, – запротестовал он. – Это не то же самое, что поменять… мясника.
– Да, это как найти нового мясника. – Она улыбнулась. – Ты правильно выразился, Фредди.
– Гастон бы этого не одобрил, – прохрипел он.
– Все в прошлом, Фредди. Все старые счета закрыты, в новом банке открыт новый счет – только на мое имя.
Вейзборд поперхнулся и закашлял, как мотор старой лодки, который никак не завести.
– Ты ничего не знаешь о деньгах, – выдавил он из себя, – и о банках.
Она подняла брови:
– Ты хочешь сказать, что ты знаешь? Ты сделал то, что не смогли сделать два века и несколько войн. Ты, бездарный эгоист, разрушил дело моей семьи.– Она взмахнула рукой. – Ты старикашка с устаревшими взглядами. Мы с Эмили обойдемся без тебя.
– Эмили? – засмеялся он. – Вы составите превосходный дуэт.
Маргарита услышала мужской голос, доносившийся от входной двери.
– У меня важный гость, – сказала она уничтожительным тоном, давая Вейзборду понять, что он разжалован.
В дверях появилась Эмили, следом за ней вошел мужчина в льняном полосатом костюме и в клетчатой рубашке с узким галстуком. Гюставу Билодо было около сорока; он имел серьезный вид знающего ученого. Густая копна каштановых волос ниспадала на загорелый лоб. У него был большой, выразительный рот; когда Гюстав улыбался, были видны его белоснежные зубы.
Мадам Девильё и Билодо обменялись приветствиями как старые друзья.
– Это мистер Вейзборд, он был адвокатом моего мужа, – сказала она небрежно, делая ударение на слове «был».
– А вы директор музея, – обвиняюще сказал Вейзборд и перешел в атаку: – Вы не имеете никакого права пользоваться наивностью мадам Девильё. Сезанн стоит целое состояние, а не ту ничтожную сумму, что вы предлагаете.
– Я прошу простить месье Вейзборда. Я могу продавать картины кому захочу, его это больше не касается, он просто делает вид, что знает, сколько вы предлагаете.
– Вы когда-нибудь покупали или продавали предметы искусства? – мягко спросил Билодо.
– Я готовил бумаги для каждой картины из коллекции Девильё, – с важным видом ответил Вейзборд. – Я был семейным юристом более сорока лет. Кроме того, я помогал Гастону Девильё в поисках обоих Сезаннов. Именно я нашел Ренуара – жемчужину коллекции.
– Ты отговаривал Гастона покупать эту картину, – перебила Маргарита.
– Неправда. – Вейзборд закашлялся. – Она очень маленькая. Я просто был против цены.
– Вы не показывали мне Ренуара, – сказал Билодо.
– Его вставляли в новую раму, – счастливо сказала Маргарита, – и чистили.
– Кому вы поручали это?
– Новому человеку. Из Канн.
– Как его зовут? – спросил Билодо.
– Аукруст. Педер Аукруст. Чудесный человек.
– Значит, сейчас картина у вас? – осторожно спросил Билодо.
Маргарита улыбнулась еще шире.
– Конечно. Педер очень ответственный человек.
– Я должен познакомиться с ним. Это моя обязанность – знать новых людей. Особенно хороших.
– Вы увидите его. Я попросила Педера приготовить отчет о состоянии автопортрета. Боюсь, там есть несколько мелких проблем.
Вейзборд зажег новую сигарету.
– Портрет в отличном состоянии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99