Обычно Хестон приходил в аббатство, чтобы найти этого человека на клиросе или, если было очень много народу, в тихой маленькой часовне Святой Веры. Как-то Хестон присутствовал на мемориальной службе по известному помощнику комиссара из Нового Скотланд-Ярда, в другой раз он был здесь на пасхальной службе по настоянию жены. В остальных случаях Хестон не часто посещал это великолепное аббатство и знал его главным образом как приманку для туристов или же убежище для Джека Лаконта Оксби, старшего инспектора отдела искусств и антиквариата.
– Меня они знают, а вот тебя могут попросить уйти с клироса, – сухо заметил Оксби.
– Тогда используй свое влияние, потому что мне нравится вид отсюда. По какому поводу музыка?
– В честь короля Эдуарда Исповедника, – ответил Оксби. – Это его девятьсот девяностый день рождения.
– Так давно родился? Кажется невероятным. – Хестон надеялся, что ему удастся вызвать улыбку у собеседника.
Оксби повернулся. Нельзя сказать, что он был высоким, но было в нем что-то величественное, и даже когда он сидел, ему удавалось смотреть Хестону прямо в глаза, хотя тот был выше на несколько сантиметров. Оксби имел довольно длинный нос, но не нос обращал на себя внимание, а замечательные глаза и голос Оксби. Глаза были великолепны: серо-голубые, они выражали любопытство или сочувствие, смех или решимость, в зависимости от обстоятельств; а мощный баритон был хорош как в пении, так и на сцене. По-французски он говорил свободно, как парижанин, а по-итальянски – с быстротой и непринужденностью настоящего флорентийца. Специалист по несметному количеству акцентов и британских диалектов, Оксби мог изобразить адвоката из Глазго или портового грузчика из Ливерпуля.
Улыбка исчезла с лица Хестона.
– Кое-что случилось, у тебя новое задание.
Глаза Оксби расширились, он желал услышать больше.
Положив на записную книжку Оксби номер «Сан», Хестон молча ждал, пока Оксби рассмотрит кричащий заголовок и фотографию картины до уничтожения.
– Я знаю, что ты только что из-за города, но неужели ты газет не читаешь?
– Читаю, только не эту, – презрительно фыркнул Оксби, пристально глядя на первую полосу газеты. – Лучше скажи, что произошло.
Хестон забрал газету и похлопал ею себя по ноге.
– Рассказывать-то почти нечего. Кто-то отвлек внимание, потом разбрызгал на картину кислоту или растворитель и исчез. – Он добавил те скудные детали, которые удалось собрать.
Оксби открыл чистый лист в записной книжке.
– Сколько сейчас стоит автопортрет Сезанна?
Хестон засмеялся:
– Кругленькую сумму, думаю. Я их не покупаю. Зависит от размера, каждый, наверно, миллионов десять–пятнадцать? Или больше?
– Намного больше, – уверенно сказал Оксби. – И вероятно, еще больше после того, как одна из картин устранена.
– Я думал об этом. Интересная версия.
– Известно, сколько существует автопортретов?
– Кенфилд сказал, что Сезанн написал всего двадцать шесть. Один автопортрет сейчас в Англии, его хозяин – Алан Пинкстер. Думаю, ты его знаешь.
– Встречал пару раз.
– Еще один владелец живет в Нью-Йорке. Тоже богатый. Портрет попал в семью несколько поколений назад, и все еще у них. О нем мало что известно.
Человек в одежде священника подошел к Оксби и тронул его за руку:
– Мне очень жаль, мистер Оксби. Через минуту придет хор, репетировать. – У него был выговор типичного кокни.
– Хорошо, Тедди. Мы уходим.– Оксби кивнул Хестону, чтобы тот спустился с клироса. – Вот настоящий кокни,– сказал он с восхищением. – Тедди – истэндец в пятом поколении.
Они пошли сквозь прибывающую толпу.
Шофер Хестона остановился за рядами такси. Оксби предупредил:
– Я пойду пешком. Официально я все еще в отпуске.
– Мы обязательно должны поговорить, Джек. Нам придется дорого заплатить, если мы с этим не разберемся. Уже звонил директор и…
– Еще поговорим, – сказал Оксби, направляясь в сторону. – Знаешь, Эллиот, я бы с ума сошел, если бы такое случилось с Мане или Дега. – Он задумчиво покачал головой. – Сезанна я не очень-то люблю. – Он вдруг просветлел. – Пока, увидимся в офисе.
Толпа мгновенно поглотила его.
Оксби пересек Виктория-стрит и двинулся к Бродвею, за шесть минут преодолел полмили и пришел в Новый Скотланд-Ярд раньше Хестона. Он удивился, обнаружив, что его с беспокойством ожидали два его помощника. Сержанты Энн Браули и Джимми Мурраторе были молоды, умны и амбициозны. Энн была из богатой семьи; родители Джимми, родом из Италии, упорно трудились, пытаясь прокормиться пекарней в Брикстоне.
– Что-то случилось? – предположил Оксби.
– Случилось, – ответил Джимми. – Только что сообщили, что уничтожен автопортрет из коллекции Алана Пинкстера.
Оксби прищурился:
– Кислота?
– Да, – ответила Энн. – Пинкстер сам звонил, злой как черт, заявил, что это наша вина.
– Это он-то?! Да у него система безопасности как в королевском дворце, – сказал Джимми.
Подошел Хестон, он был заметно раздражен.
– Чертова пресса обвинит, конечно, нас, вот увидите. – Он направился в свой кабинет, остальные двинулись следом за ним. – Когда это произошло?
– Возможно, ночью, – предположил Оксби. – Пинкстер показывает свою коллекцию только по договоренности.
– Была экскурсия для группы из датского посольства, восемнадцать человек, – доложила Энн. – Они покинули галерею еще до пяти часов; когда они уходили, все, по-видимому, было в порядке.
Хестон сказал:
– Джек, это твое дело. Скажи, что тебе требуется, только разберись с этим побыстрее.
Оксби велел Энн собрать досье на Пинкстера и его коллекцию. Хестону он сказал:
– Мне нужен Найджел Джоунз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99