– А с тем что стало?
– Увезли в больницу на месяц.
– Удивляюсь, как вас после этого не уволили.
Кайсер ответил не сразу, словно не решаясь раскрыть служебные тайны.
– Меня спас Бакстер. Сказал надзирателю, что заключенный напал первым и пытался завладеть оружием, а я лишь действовал в рамках необходимой самообороны. – Кайсер вновь устремил взгляд на влюбленных. – Вы, конечно, сейчас спустите на меня всех собак и скажете, что я нарушил гражданские права того подонка?
– А разве нет? Впрочем, я вас хорошо понимаю и не осуждаю ни капли. Я и сама иной раз лезла на рожон там, где нужно было тихонько сидеть в кустах и щелкать затвором камеры. Полагаю, вы не просто так сорвались. Его признания стали лишь поводом, а вы были на взводе уже когда ехали в Монтану.
Кайсер удивленно взглянул на меня.
– Вы правы. За неделю до того случая я не сумел спасти девочку. Расследовал ее дело в Миннесоте. Точнее, консультировал местную полицию. И мы были близки к тому, чтобы поймать маньяка. Очень близки. Но прежде чем мы его взяли, он успел изнасиловать и задушить очередного ребенка. Если бы я тогда соображал быстрее... хоть чуть-чуть... девочка осталась бы жива.
– Не вините себя понапрасну. К тому же все это в прошлом. Вы сами мне говорили: забудьте то, что не в силах изменить.
– Это я так сказал, для красного словца... Просто вы произвели на меня атомное впечатление, вот я и решил блеснуть афоризмом.
Его честность вызвала у меня улыбку.
– Атомное... Во Вьетнаме так говорили.
Он машинально кивнул.
– Вы там были?
– А как же.
– На мой взгляд, вы слишком молодо выглядите для ветерана.
– Я застал самый конец: семьдесят первый – семьдесят второй. Значит, ему сорок шесть или сорок семь, если тогда было восемнадцать.
– Война, между прочим, закончилась в семьдесят третьем. А если считать официально, то и вовсе в семьдесят пятом.
– В семьдесят первом отгремели последние крупные сражения, я это имел в виду.
– В каких частях служили?
– Пехота.
– Вас призвали?
– Сейчас модно так отвечать. Жаль, что не могу. Я отправился во Вьетнам добровольцем. Все в Штатах тогда чурались этой войны, а вояки стремились поскорее выбраться домой... И только я лез туда сам и по доброй воле. Не из-за геройства, по глупости. Что я тогда знал о жизни? Деревенский дурачок из Айдахо. Записался в школу рейнджеров, со всеми, как говорится, вытекающими последствиями.
– Вы там видели журналистов? Фотографов? Что вы о них думали?
– Что у меня своя работа, а у них своя.
– Полегче...
– Да, полегче. Я знал лишь пару-тройку журналистов, которые были нормальными ребятами. А остальные сидели по отелям и посылали на бруствер вьетнамцев, которые за деньги отщелкивали все «боевые» кадры. Таких журналистов я за людей не держал.
– Такие и сейчас еще остались.
– Мне, кстати, доводилось видеть вашу подпись под... скажем так, серьезными фотографиями. Вы такая же отважная, как и ваш отец?
– Я не знаю, мне трудно сравнивать. Об отце мне известно только то, что я слышала от других. Тех, кто работал с ним в зоне боевых действий. Мне кажется, мы не похожи.
– Почему вам так кажется?
– На войне встречаешь разных людей. Есть те, кто прячется по отелям. Ну, таких, вы правильно сказали, можно даже не брать в расчет. Кто-то едет на войну с томиком Хемингуэя за пазухой, чтобы проверить себя «на вшивость». Для кого-то опасность и риск сложить голову – нормальный график жизни. Сумасшедшие люди. Вроде Шона Флинна, который разъезжал по ничейной полосе на мотоцикле, с камерой в руках. Наконец, есть профессионалы. Они идут на риск не ради адреналина, а потому что иначе нельзя. А работу делать все равно надо. Они прекрасно понимают, что такое опасность, и боятся за свою жизнь почище последней домохозяйки. Но идут вперед. Осторожненько, аккуратненько, пригибаясь, но вперед. И залезают в самое пекло, где рвутся артиллерийские снаряды и вокруг тебя вздымаются фонтанчики грязи от автоматных очередей.
– Это мужественные люди, я таких всегда уважал, – заметил Кайсер. – И встречал среди солдат.
– Что-то подсказывает мне, что вы и сами такой.
Он не ответил.
– Я точно знаю, что таким был мой отец. Между нами, девочками, он ведь никогда не считался гениальным фотохудожником. Выстраивать композицию, ловить редкие ракурсы – это все не про него. Зато он подбирался к «слону» так близко, как никто другой. А когда вся картина прямо перед твоими глазами, композиция и не требуется. Требуется просто щелкнуть и получить кадр. Этим и были уникальны его работы, за это их и ценили. Он исколесил вдоль и поперек Вьетнам, Лаос и Камбоджу. Двенадцать суток просидел в катакомбах под Кесаном – в самый разгар осады. У меня дома есть снимок, сделанный одним морским пехотинцем, – отец стоит на тропе Хо Ши Мина.
Кайсер вдруг быстро взглянул на меня.
– Откуда вы знаете выражение про «слона»?
– Отец так говорил. Я часто спрашивала, почему у него такая опасная работа, а он пытался меня утешить и все представить в виде шутки. И однажды сказал, что солдаты называют боевые действия «увидеть слона». Как в цирке.
– Да уж, это был цирк...
– Я и сама это поняла, когда подросла.
– Ну хорошо, если вы не похожи на своего отца, то на кого похожи? На кой черт вам сдались эти «горячие точки»?
– Я больше ничего не умею. И потом – это надо кому-то делать.
– Вы хотите изменить своими фотографиями мир?
Я рассмеялась.
– Поначалу хотела. Но славные денечки наивной юности остались позади.
– Вы не правы. Если говорить серьезно, вы уже изменили мир. Да так, как многим и не снилось. Ваши фотографии открывают людям глаза на то, что прежде было от них скрыто.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160