Она поймала его взгляд, вопросительно взглянув на него. На какой-то момент он почувствовал нечто похожее на то, что чувствовал по отношению к ней, когда Сельма Роузен была шестнадцатилетней девушкой и училась в школе Эвандер. Он тоже вопрошающе посмотрел на нее, но в его глазах читался более глубокий вопрос, вопрос, который непрестанно тревожил его: куда мы идем, Сельма? Что мы делаем с нашим супружеством, которое, если можно так выразиться, выдохлось и прогнило? Что мы делаем, Сельма? Сумеем ли мы когда-нибудь выбраться из этого, не погубив друг друга?
Он отвернулся в сторону.
Взгляд его остановился на огнетушителе.
Он предположил, что, если доберется до огнетушителя, то... Стоп, подожди-ка, нужен еще какой-то предлог, чтобы дойти до той стены малярной... Почему там нет ванной? Он мог бы сказать Гарри, что хочет пройти в ванную, и тогда схватил бы огнетушитель и направил из него струю пены прямо Гарри в лицо и... и, конечно, они наделают в нем кучу дырок даже раньше, чем он успеет сдернуть эту чертову штуковину со стены. И если даже он и успеет раньше них, они все равно что-то заподозрят: ведь ему еще нужно пересечь комнату с этим огнетушителем в руках, так что... Да ну его к черту!
Он разозлился на свою глупую идею, на то, что было совершенно неоправданным, и на сам огнетушитель, и все лишь потому, что он не мог помочь ему убежать, Марвин сразу отказал тому в способности служить любой полезной цели. Он казался слишком маленьким для такого просторного помещения, к тому же его, вероятно, несколько лет не проверяли и не заправляли. Как он сможет эффективно функционировать, если вспыхнет пожар? Марвин обвел взглядом полки с красками, скипидаром, разбавителями и разными химикатами, канистры с бензином, сложенные у задней стены, бочки из-под горючего, деревянную стружку, торчащую из ящиков, и его ненависть к огнетушителю вдруг превратилась в спасение, граничащее с тревогой. Неожиданно он забеспокоился, не курит ли кто здесь, в малярной, и испытал истинное облегчение, когда, осмотревшись вокруг, не заметил зажженных сигар или сигарет. Если вспыхнет пожар...
Пожар, подумал он.
И почти сразу же это стало означать больше, чем само слово, разгораясь в его мозгу в самовоспламеняющуюся вспышку вдохновения.
Пожар!
Осторожно!.. Потому что эта идея вдруг представилась ему во всей своей опаляющей яркости и немедленно была признана действенной; осторожно, потому что он не хотел возбуждать ни малейшего подозрения теперь, когда, наконец, наткнулся на нечто, пригодное для использования; осторожно и медленно он вынул носовой платок, высморкался и позволил себе бросить незаметный взгляд на полки справа от себя. Он сразу мысленно откинул банки с краской. Краска, кажется, не воспламеняется, да, за исключением быстро сохнущих. Он вдруг подумал: а что, если эта прозрачная жидкость в полугаллоновых бутылях обыкновенная вода? Нет, ради Бога, только не это! Это не вода, это не может быть водой.
Он запретил себе сомневаться.
Бесцветная прозрачная жидкость в этих двух бутылях была или скипидаром, или разбавителем.
— Не надо так злиться, — проговорил в этот момент Бобби Колмор своему соседу, доктору Танненбауму.
— Они выводят меня из себя, просто бесят. — Танненбаум испепелял взглядом Гарри.
— На таких типов бесполезно злиться, — сказал Бобби Колмор.
Он и сам был до крайности взвинчен. Он был до такой степени зол, что у него дрожали руки, и, чтобы скрыть это, он спрятал их за спину. Он советовал Танненбауму не злиться, но больше обращался к самому себе, так как знал, что его неудержимо тянет напиться, когда он начинает злиться, а напившись, он становится только еще злее. В его комнате на полке под портретом Эвы Гарднер, рядом с кроватью, стояли две квартовые бутылки с бурбоном; но что в них толку, если он впадет в раздражение здесь, в этой малярной? Он пытался обуздать свою ярость разговором с Танненбаумом, но тот и сам кипел злостью до того, что у него дрожала жилка на щеке и тряслись крепко стиснутые руки, так что с ним было без толку затевать разговор. Бобби даже опасался, что злоба Танненбаума передастся ему, как электричество по проводам.
— Такие подонки! — возмущался Бобби. — Врываются в вашу жизнь без всяких объяснений. Вот они какие. И злиться на них — только без толку себя растравлять. Злость — ужасный грех.
— Я это знаю, — сказал Танненбаум. — Но мне не нравится, когда на меня набрасываются безо всякой причины. — Он посмотрел в сторону Гарри и нарочно сказал погромче, чтобы тот наверняка его услышал: — Мне не нравится, когда на меня наскакивают без всякого повода.
— Потише, док! — сказал Гарри. — Клайд хочет хоть немного вздремнуть.
Клайд засмеялся. Он сидел с закрытыми глазами, но не спал. А посмеявшись, облизнул губы. Он смеялся над всем, что говорил Гарри. Бобби с недоумением подумал, неужели он действительно находит смешным каждое слово своего напарника.
— Знаете, то, что они говорят...
— А что они говорят? — спросил Танненбаум, с трудом отрывая от Гарри яростный взгляд и оборачиваясь к Бобби.
— Это неправда, то, что они говорят обо мне, — сделал вывод Бобби.
— О чем вы?
— Насчет того, что будто я пьяница.
— А-а! — понимающе кивнул Танненбаум.
Бобби продолжал стискивать руки за спиной, пытаясь обуздать собственную ярость.
— Я вообще мало пью, — посмотрел он на Танненбаума, — а значит, вовсе не пьяница.
— Да они все ненормальные! — успокоил его Танненбаум. — Чего ради вы их слушаете?
— А я их вовсе и не слушаю, доктор Танненбаум, — ответил Бобби. — Но только здесь собралось небольшое общество, и я не хочу, чтобы мои соседи решили, что я пьяница, судя по их болтовне, вы понимаете, что я имею в виду, док?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103