Дивана мы с собой не прихватили.В мгновение ока пекарь плюхнулся на землю, как мешок с мукой, и проблеял:— Убери свою плетку, я уже сижу.— Ну вот, оказывается, как быстро все можно сделать. Надеюсь, что и дальше все пойдет в таком же темпе. Эфенди, скажи только, что от него требуется.— Да, скажи мне, — вторил ему толстяк, умирая от страха.— От тебя требуется, прежде всего, честное признание, — сказал я. — Если соврешь, тут же верну тебя в дом и пошлю за судьей. Я эмир из Германистана, и мне некогда возиться с такой мелкой сошкой, как ты. Знаешь, что с тобой произойдет, если я на тебя заявлю?— Нет.— Ты предстанешь перед судьей и будешь приговорен к смертной казни.— Да, — подтвердил грозным голосом Халеф, — тебя повесят вверх ногами, а затем заставят выпить пару больших бутылок яда. После же отрубят голову.Перепуганный пекарь не заметил бессмысленности сказанного хаджи. Он сложил руки на животе и взмолился:— Валлахи! Пощадите!— Я обязательно все это сделаю, если ты не дашь согласия, — сурово сказал я. — Отвечай как на духу. Ты давал мне согласие на свадьбу Сахафа и Икбалы?— Нет… Да, да! — поправился он тут же, едва заметив мои удивленно вскинутые брови.— И тут же послал своего помощника за теми людьми, что сейчас сидят в хижине!— Да.— Они должны были убить меня?— Такого приказа я им не давал.— Но они должны были меня поймать?— Да.— Впрочем, это то же самое, что и убить. Далее, ковры, те, что лежат в кустарнике, — это ведь не контрабандный товар.— Нет… Да, да, господин.— Так, теперь слушай. Я должен был заявить о вашем покушении на мою жизнь. Должен был указать киадже, где находятся ковры. Первое я вам прощаю. Второе мне тоже не нужно, потому как я чужестранец. Но я расскажу Сахафу о складе ковров, и он сделает то, что диктует ему долг подданного падишаха.— О господин, не говори ему ничего!— Нет, он должен знать все. А дальше все будет зависеть от того, друг он тебе или враг. Помнится, ты обещал свою дочку Москлану из Палацы.— Да.— Ну так слушай. Москлан арестован, я сам задержал его. Икбала и Сахаф любят друг друга, и я надеюсь, что ты сейчас же выполнишь то обещание, что давал мне.Он почесал волосатой лапой за жирным ухом.— Ну?— Пусть будет так, — молвил он понуро.— Клянешься бородой Пророка?— Я не могу.— Почему?— Ты ведь христианин!— Но ты-то мусульманин — вот и клянись.— Господин, если Москлан снова окажется на свободе…— Молчи! — оборвал его хаджи. — Мы знать ничего не хотим об этом бандите. Хватит болтать!— Отдашь дочку за Сахафа или нет? Да или нет?— Да, да!— Клянешься?— Да!— Бородой Пророка и всеми бородами халифов и верующих?— Да.— Твое счастье. Еще мгновение, и я не стал бы больше ждать.— Господин, я могу идти? — дрожащим голосом воззвал ко мне толстяк. — Ты отпускаешь меня?— Нет, мы еще не закончили.— Ну что тебе еще от меня надо?— Ты уже однажды давал мне слово и не сдержал его. Теперь же я хочу быть уверен до конца. Ты дашь свое согласие Сахафу, причем не только устно, но и письменно.— Как это?— Мы подготовим должным образом исбат Исбат — подтверждение, доказательство (тур.).

, а ты его подпишешь.— Да, да, давайте подготовим бумагу должным образом у меня дома.— Нет уж. Не отпускай его отсюда, — вступил в разговор до сих пор молчавший Сахаф. — Я его знаю. Я же торгую Святым писанием. У меня есть бумага, перо и чернила в седельной сумке. Вот сейчас мы этот исбат и изготовим.— Отличное решение.— Но я никак не могу, — запротестовал красильщик. — Я слишком взволнован, у меня дрожат руки. Мое тело как гора, полная огня и землетрясений.— А вот мы сейчас это землетрясение успокоим! — И хаджи потянулся к плетке.— О Аллах! Аллах! — запричитал толстяк. — Я — кустик, зажатый между двух скал…— Скорее, овца, разгрызаемая двумя львами. Мой эфенди дает тебе минуту на размышления.— Это так, господин? — повернул он ко мне искаженное от страха лицо.— Именно так. По истечении минуты ты можешь идти в дом, а я посылаю за киаджей.— Ладно, пусть Москлан делает со мной что хочет. Видит Аллах, я не могу поступить иначе. Подписываюсь.— Но этого мне недостаточно.— Как? А что тебе еще нужно?— Твои спутники. Они тоже должны поклясться и подписаться, как и ты. Они поедут к тебе, и ты на глазах у всех передашь руку дочери Сахафу.— Они этого не сделают.— Отчего же?— Они не умеют писать.— Умеют, так же как и ты. А если и в самом деле не умеют, то поставят знак вместо подписи. От них требуется только это, а потом они свободны.— Они этого не сделают, потому…— Стой, Бошак! — прервал его чей-то голос — Зачем нам подвергать себя опасности? Эфенди, это действительно все, что ты от нас требуешь?— Да.— И тогда ты никому не скажешь о том, что здесь произошло?— Никому.Я узнал голос нищего. Он был здесь главным злоумышленником и, понятное дело, больше всех хотел отвести от себя опасность. Едва услышав мое «никому», он сказал:— Пусть бояджи подписывает исбат. Мы подпишемся сразу после него.— А что скажет Москлан? — попытался опять возразить толстяк.— Ничего он не скажет. Он уже ничего не станет требовать.— Ну вот и хорошо, — произнес я. — Вот и договорились. Возвращайся в хижину, бояджи.— Так и не подписав? — обрадованно спросил он.— Мы ведь подготовили исбат, и я зайду к вам с ним.— Во имя Аллаха не ходи, — прошептал мне на ухо Халеф и схватил за руку.— Ба! Да эти люди мне ничего не сделают. Если вы почувствуете, что со мной что-то случилось, поджигайте крышу и берите на мушку вход, тогда из дома никто не уйдет.— Входи, входи, эфенди! — крикнул из дома нищий.— Сиди, я с тобой! — сказал Халеф.— Успокойся, нам сейчас ничего не угрожает. Вставай, Бошак!Толстяк, кряхтя, поднялся и поплелся в хижину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103