— А я у него и не был.— Почему, зачем ты тянешь? Сейчас уже дело к вечеру, у тебя было достаточно времени, чтобы съездить в Енибашлы.— Ты ошибаешься, сейчас еще не так много времени, как ты думаешь. Но я сейчас поеду. Так ты утверждаешь, что он тебя знает?— Да, спроси о купце Пимозе.— Он знает, что ты сейчас не в Эдирне?— Да, если ты спросишь, он расскажет, что я в последние дни был в Мандре и Болдшибаке.— Откуда ему это знать?Он помедлил с ответом, но потом произнес:— Ты это от него сам узнаешь.— Зачем?— Это лучший способ преодолеть недоверие ко мне.— Мне так не кажется.— Мне что, давать тебе предварительные объяснения? Езжай и все сам узнавай.— Мне кажется, что этим ты явно не улучшишь свое положение. Вообще зачем мне ехать к этому Бошаку? Вовсе незачем.— Я настаиваю, чтобы доказать свою невиновность.— Если бы ты был невиновен, то сам бы предоставил мне доказательства.— Ты скажи Бошаку, что я нахожусь здесь.— Ага, чтобы тот забрал тебя из этого подвала… Думаешь, моя глупость больше, чем твой ум? Но я поеду к красильщику. И узнаю у него то, чего тебе не хотелось бы разглашать. Есть хочешь?— Нет.— А пить?— Нет. Я лучше умру от жажды, чем приму хоть каплю воды от таких людей, как вы.— Как пожелаешь!Я поднялся, чтобы уйти, и тут он снова заговорил гневным тоном:— Я требую, чтобы меня развязали!— От людей, которые недостойны подать тебе воды, ты не вправе требовать даже этого.— Мне больно!— Ничего подобного. Ты ведь и пить хочешь, но не желаешь принимать от нас воду. Мне-то известно, что веревки не причиняют тебе боли. Пророк ведь что говорит: «Если ты страдаешь, знай, что это не воля Аллаха, а твоя собственная». Подумай над этими словами, пока я не вернусь!Он промолчал. Кузнец между тем подвел моего коня, а заодно и лошадь пленника.— Ты действительно хочешь скакать на встречу с моими? — спросил я Шимина.— Если ты позволишь, эфенди.— А твое присутствие здесь не понадобится?— Моя жена остается. Она-то уж присмотрит за пленником.— Но мало ли что еще может случиться, пока нас не будет!— А что случится? Я съезжу только в Дерекей, уверен, что они там. Если нет — тут же вернусь.— Вы можете разминуться.— Жена проследит, чтобы они не проехали мимо.— Ну как знаешь. Но прежде нужно сделать так, чтобы ни одна душа не догадалась, что он у нас в подполе.— Эфенди, скачи без всяких опасений в Енибашлы, все будет так, как будто ты здесь.Успокоенный этими словами, я вскочил на лошадь. Мелькнула мысль оставить ружья, чтобы не везти слишком много груза. Но они были мне дороги, а в этом доме негде было их надежно спрятать. И я взял все с собой.Деревня располагалась недалеко от кузницы. Она была невелика, и я быстро проскакал ее насквозь. Потом проехал мост и направился на юго-восток, а не на юг, как указал кузнец.Миновал кукурузное поле, потом пастбище, пока не въехал на совершенно дикий участок. Дороги тут не было. Каждый мог ехать тут в любом направлении с одинаковым успехом. Потому я не удивился, заметив неподалеку какого-то всадника, двигавшегося в том же направлении, что и я. Он тоже заметил меня и подъехал.— Доброе утро! — приветствовал он меня, к моему удивлению, на чистейшем арабском.— И тебе Бог посылает доброе утро, — отвечал я приветливо.Всадник мне понравился. «Это явно небогатый человек. Конь у него из дешевых, и одеяние более чем скромное, но на удивление чистое и опрятное для этих мест. А конь хоть и не упитанный, но явно ухоженный». Щетки и скребницы восполняли нехватку соломы. Знатоку животных такое сразу бросается в глаза. Молодой человек был хорошо сложен, а лицо, обрамленное аккуратной бородкой, было таким открытым и приветливым, что я нисколько не опечалился, что он своим появлением нарушил ход моих мыслей.— Вы говорите по-арабски? — продолжил он разговор.— И с большой охотой.— А не могли бы вы сказать, откуда путь держите?— Из Кушукавака.— Спасибо.— Может, вы хотите присоединиться ко мне?— Посчитал бы за милость с вашей стороны принять меня в попутчики.Его приветливость исходила от чистого сердца. Я спросил его, почему ему пришло в голову обратиться ко мне по-арабски. Он указал на моего вороного:— На таком жеребце может скакать только араб. Это настоящий пустынный жеребец. Красные ноздри! Его матерью была случаем не кобыла Кохели?— У вас верный глаз! Его родословная именно такова, как вы говорите.— Вы счастливый и богатый человек. Но копыта подсказывают мне, что он родился в песчаной, а не в каменистой пустыне— И это верно. А эта суровая местность — не ваша ли родина?— Да.— Как же вы научились так тонко различать арабскую породу?— Я хаджи. После паломничества поехал в Таиф, где изучал коневодство на заводах шерифа Мекки.Мне была известна эта элитная кавалерия, и уровень постановки коневодства там был весьма высок. У султана были лучшие в мире конюшни. Неудивительно, что этот молодой человек отточил там свое мастерство. Было весьма любопытно видеть перед собой бывшего кавалериста из Мекки.— Я почему вы там не остались? — спросил я его. Он покраснел, потупил взгляд, потом глаза его загорелись, он глянул на меня и произнес только одно слово:— Махабба Любовь (араб.).

.— Надо же!Я произнес слова эти сочувственно, но на его лице отразилась такая грусть, что мне больше не захотелось томить его душу, поэтому я увел разговор в сторону.— Насчет лошади вы догадались верно, а вот в отношении всадника ошиблись.— Как? Вы что, бедуин?— А что, я сижу на лошади как бедуин?— Да нет, вашу посадку я заметил сразу, как только вас увидел.— И удивились?— Да.— И правильно! Скажите честно, что вы подумали?— Я не мог понять одно — зачем владельцу столь ценного коня ездить так быстро?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103