Хотел в Куйрак, а попал… вон куды.
– Так. А зачем в Куйрак?
– Ну вот… расскажи ему все! Ты что – поп?
– Хэх, ты, бес! Да ведь ты к этой, наверно… черная бабенка там жила… Забыл теперь, как звать ее было, греховодницу. Цыганиста така… Ворожейка.
– Может, к ней, – согласился Никон.
Дед Махор некоторое время молчал, потом тронул темной, как высохшее дерево, рукой морщинистую шею, сказал негромко:
– Я тоже бывал там, язви ее.
– Ворожил?
– Ага.
Долго тихонько хохотали, не глядя друг на друга.
– Ну и ну!… Как на тот свет-то явимся?
Никон подумал и в тон приятелю сказал:
– Попросимся, может, пустят. А не пустят – здесь тоже неплохо.
Кузьма неслышно выбрался из березника и пошел к стану.
«Вот черти!… Надо же такое придумать! И ведь как складно врал вчера!»
Когда стали собираться на работу, Кузьма не выдержал, отвел Никона в сторону.
– Я давеча невзначай подслушал ваш разговор… Так вышло. Я не хотел. Скажи, пожалуйста: для чего ты вчера так здорово… выдумал? Я не осуждаю… просто хочется знать. А? Я никому не скажу.
Никон ничуть не смутился. Заулыбался.
– А для антиресу. Скажи людям, что заблудился пьяный, – скучно. Они это давно знают, что пьяный может заблудиться. А так… редко бывает… Теперь узнал?
После обеда, благословясь, заложили первый стог.
Кузьма с ребятишками подвозил копны.
Федя Байкалов стоял под стогом. Без рубахи, бугристый, с неимоверно широкой грудью. Бабам он не нравился такой:
– Прямо смотреть страшно… Господи! Куда уж так?
Стогоправом стоял дед Махор – дело это не тяжелое, но искусное. Надо суметь так вывершить стог, чтобы он не скособочился через недельку и не подставил запавшие бока проливным осенним дождям, – иначе пиши пропало сено. Сгниет.
Бабы накладывали на волокушу большущие копны (чтобы окаянный Федя надорвался, а то вздохнуть не дает – все ждет), перехватывали копну веревкой, и копновоз волок ее к стогу. Федя показывал, где остановиться. Развязывал веревку, придерживал копну вилами, лошадь выдергивала из-под нее волокушу… Плевал на руки, некоторое время примеривался, с какого боку лучше взять! Всаживал вилы, подгибался рывком и…
– Опп!
Огромная копна с непонятной легкостью вздымается высоко вверх. Федя некоторое время танцует с ней, выискивая устойчивое положение.
Весь напрягся…
– Держи! – толчок – копна на стогу.
Там ее долго растаскивает, раскладывает, утаптывает дед Махор. А Федя выбирает из волос насыпавшееся сено. Ждет следующую.
– Чего там? Заснули? – кричит бабам.
Кузьма захотел пить, но воды в ведре не оказалось.
– Съезди напейся и нам заодно привезешь, – попросила Клавдя.
Кузьма поехал к ручью.
Еще издалека узнал Марью. Сердце подпрыгнуло и словно провалилось куда-то…
Он остановил коня, хотел повернуть, но Марья уже увидела его. Быстро надернула юбку на голые колени – она стирала мужнину рубаху – распрямилась.
Кузьма подъехал к ручью.
– Здравствуй… те, – сказал он и улыбнулся.
– Здравствуешь, – Марья тоже улыбнулась.
Некоторое время молчали, глядя друг на друга.
– Как живешь? – спросил Кузьма, слезая с коня. Он сделал это как во сне – будто перелетел с горы на гору.
– Живем… Ты как?
– Да тоже.
Лошадь потянулась к воде, ссыпая глинистый край берега.
– Разнуздай коня-то, он пить хочет.
Кузьма суетливо и долго отстегивал удилину. Никак не мог.
Марья засмеялась. Негромко, необидно.
– Дай-ка, – подошла, разнуздала и осталась стоять рядом.
Кузьма услышал запах ее волос, тонкий отдающий сухостойным солнечным травняком. Увидел, как на шее, около уха, трепетно вспухает тоненькая синяя жилка. Шагнул. Глаза Марьи округлились, зеленоватые, с радужными стрелками-лучиками вокруг зрачка.
– Что ты? – спросила она.
Еще заметил Кузьма: когда она говорит, кончик носа ее чуть шевелится.
В груди даже больно сделалось – как горячая железка влипла.
– Ну, что ты?
– Не знаю, – Кузьма качнул головой.
– Люди же увидют, – сказала Марья, продолжая смотреть в глаза Кузьмы. – Увидют, что стоим… Уезжай.
– Сейчас… – Кузьма не шевельнулся.
Марья осторожно провела мокрой ладошкой по его лицу – со лба вниз, легонько толкнула.
Кузьма повернулся, пошел к коню.
Марья зачерпнула в ведро воды, подала ему.
– На, – посмотрела строго, внимательно. – Уезжай, – и отвернулась.
Кузьма ни о чем не думал, когда ехал обратно. Все время чувствовал прохладную Марьину ладонь на лице. Никак не мог отвязаться от этого ощущения.
Его поджидали с водой.
Он отдал ведро и сказал Клавде:
– Я сейчас… Мне нужно.
Поехал в стан.
Зашел в свой балаган, лег вниз лицом, закусил рукав рубахи. Долго лежал так. Все. Короткое спокойное счастье его разлетелось вдребезги. Мир заслонила Марья. Стояла в глазах, какой была, когда подавала ведро с водой, – смотрела снизу.
Судьба словно сжалилась над ним.
Только он вернулся к работе, с косогора к ним скатился на коротконогой кобыленке молоденький парнишка из Баклани.
– Там пришли эти, с Макаром! Порох по домам ищут, лопотину забирают…
Федя уже надевал рубаху. Подхватили ружья, какие были, пали на коней и понеслись.
– Объехай всех, кто есть из деревни! – сказал Кузьма парню, с которым скакал рядом.
Тот кивнул головой, не сбавляя ходу, отвалил в сторону.
Лошади подравнялись на ходу одна к другой. Шли кучно. Дробный топот копыт слился в один грозный гул.
В деревню залетели на полном скаку.
Встретили на улице старика.
– Поздно хватились. Ушли…
– Куда?
– А дьявол их знает! У меня папаху отобрал один, чтоб ему…
– Куда, в какую сторону поехали?! – заорал Кузьма, танцуя возле старика на разгоряченном коне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166