ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Рукой она подпирала подбородок, в другой руке держала сигарету. Говорила она тихо, и ее голос разносился по комнате, как нежный и печальный шепот осенних листьев.
— Смальц — тысяча левов килограмм, да и не купишь. Было б хоть растительное масло, но и его нет. В Софии я б еще как-нибудь обходилась, у меня там и родня, и знакомые, а здесь я как в аду. Все шарахаются от меня, как от чумной. У кого мужья работают и хоть что-то зарабатывают, тем все-таки легче. Ты знаешь, что и Елена тут?
— Какая Елена?
— Сармашикова. Говорят, уже дней десять как приехала, но я только вчера узнала. Видно, не высовывает носа из квартиры. Мне сказала жена адвоката Ма-линова. По-моему, он приезжал к тебе в гости. Сейчас работает на какой-то стройке. Многих наших сослали в этот край.
Женщина замолчала, задумавшись, красивое лицо ее померкло, на глазах еще блестели слезы. Молчал и Деветаков, а когда Николин затопил, велел ему приготовить ужин.
— Мы сами себе готовим,— добавил он.— Николин — за шеф-повара.
— Я приготовлю,— сказала гостья и встала.— Дай мне только фартук или какое-нибудь полотенце подвязаться.
Николин отвел ее на кухню, дал ей кусок окорока и все, что могло ей понадобиться, предложил свою помощь, но она сказала, что сделает все сама. Он ушел, не зная куда себя девать, и отправился под навес колоть дрова. «Смотри-ка, горемычная, как ей туго пришлось,— думал Николин, складывая дрова.— Смальца, говорит, нету, постного масла нету, мяса нету, дороговизна страшная. А у нас все есть, и смальц, и мука, и масло, и мясо — сколько угодно». Он жалел ее и испытывал по отношению к ней какое-то чувство превосходства. Это чувство казалось ему самому неприличным, и он уговаривал себя, что не должен смотреть на нее свысока, и в то же время ему было приятно, что она будет ему готовить «своими белыми ручками». И он снова упрекал себя за то, что так относится к беспомощной женщине, и снова вспоминал, что из всех дам, приезжавших в свое время в поместье, эта больше всех важничала и выкобенивалась, не потрудилась узнать, как его зовут, и только покрикивала: «Эй, паренек, поищи-ка мою девочку!»
Гости в былые времена приезжали обычно по большим праздникам, и все люди с положением — торговцы, соседние помещики, начальники или ученые. На поезде они доезжали до города или до ближней станции, и Николин привозил их на кабриолете в поместье. В теплую погоду они не заходили в дом, обедали и ужинали на галерее или в беседке в саду, а под вечер уходили на прогулку. Поздней осенью или зимой они сидели в гостиной, где стол круглые сутки бывал заставлен кушаньями и напитками, включали радио или заводили граммофон, бренчали на рояле, танцевали, играли в разные игры, веселились и хохотали до поздней ночи. Обслуживала их тетка Райна, но когда гостей бывало много, она брала в помощники Николина. Тетка Райна накрывала на стол и подавала еду и питье, а он таскал из кухни полные кастрюли, противни с пирогами и жареным мясом. При гостях он всегда стеснялся, особенно в первые годы, поскольку чутье ему подсказывало, что они испытывают к нему недоверие или презрение; замечал он и те доверительные взгляды, которыми они обменивались при его появлении, давая друг другу знак, что разговор в присутствии кучера надо перевести или прекратить. Со временем постоянные гости поместья, даже такие, как генерал Сармашиков с супругой, софийский хлеботорговец Чилев и его семья и другие высокопоставленные лица, привыкли к нему, как привыкли к деревенской простоте обстановки, к двуспальным железным кроватям, к жирной стряпне тетки Райны, к местным соленьям и «десерту» из тыквы, ко всяким пончикам, сладкому молоку с рисом, блинам и блинчикам. Они шутливо называли его камердинером, позволяли себе при нем некоторое вольнодумство, держались вполне непринужденно — как при человеке, чье предназначение — быть единственным свидетелем их встреч и разговоров, и смеялись над его чрезмерной застенчивостью, уверяя, будто она придает ему очарование деревенской непорочности. Впрочем, он не видел ничего обидного и унизительного в том, что господа и госпожи и даже их дети смотрят на него сверху вниз. Как всякий человек из народа, он был честолюбив ровно настолько, чтобы ясно сознавать свое место среди этих людей, то есть место слуги.
Госпожа и сейчас не взглянула на него и не сказала ни слова, пока он растапливал плиту,— она молча работала за кухонным столом, спиной к нему. Он вышел во двор и провозился там допоздна. Когда настало время ужина, он заглянул на кухню, увидел, что ее там нет, и зашел помыть руки. На столе были оставлены тарелка с едой, хлеб и вилка, и это показывало, что госпожа Фе-ни не желает, чтоб он присоединялся к ужину наверху. Он поел один и, когда поднимался в свою комнату, увидел, что гостья и Деветаков ужинают в гостиной; он сидел спиной, а она лицом к окнам. Лицо ее, освещенное лампой, разрумянилось, она улыбалась, темные блестящие глаза излучали радостное возбуждение, к тому же она успела сменить костюм и прическу и выглядела теперь как молоденькая девушка. Николин лег, но какое-то беспокойство, какая-то смутная тревога не давали ему заснуть, заставляя прислушиваться к приглушенной музыке и голосам, доносящимся из гостиной. Когда через час или два эти шумы стихли, дверь гостиной щелкнула и на галерее послышались шаги, он вскочил с постели и прильнул к замочной скважине. Госпожа Фени и Деветаков вошли в его спальню. Не сознавая сам, что он делает, Николин оделся и на цыпочках зашел в гостиную. В смешанном запахе вина, сигарет и еды его девственное обоняние уловило тонкий запах духов, который оставляли после себя посетительницы поместья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179
— Смальц — тысяча левов килограмм, да и не купишь. Было б хоть растительное масло, но и его нет. В Софии я б еще как-нибудь обходилась, у меня там и родня, и знакомые, а здесь я как в аду. Все шарахаются от меня, как от чумной. У кого мужья работают и хоть что-то зарабатывают, тем все-таки легче. Ты знаешь, что и Елена тут?
— Какая Елена?
— Сармашикова. Говорят, уже дней десять как приехала, но я только вчера узнала. Видно, не высовывает носа из квартиры. Мне сказала жена адвоката Ма-линова. По-моему, он приезжал к тебе в гости. Сейчас работает на какой-то стройке. Многих наших сослали в этот край.
Женщина замолчала, задумавшись, красивое лицо ее померкло, на глазах еще блестели слезы. Молчал и Деветаков, а когда Николин затопил, велел ему приготовить ужин.
— Мы сами себе готовим,— добавил он.— Николин — за шеф-повара.
— Я приготовлю,— сказала гостья и встала.— Дай мне только фартук или какое-нибудь полотенце подвязаться.
Николин отвел ее на кухню, дал ей кусок окорока и все, что могло ей понадобиться, предложил свою помощь, но она сказала, что сделает все сама. Он ушел, не зная куда себя девать, и отправился под навес колоть дрова. «Смотри-ка, горемычная, как ей туго пришлось,— думал Николин, складывая дрова.— Смальца, говорит, нету, постного масла нету, мяса нету, дороговизна страшная. А у нас все есть, и смальц, и мука, и масло, и мясо — сколько угодно». Он жалел ее и испытывал по отношению к ней какое-то чувство превосходства. Это чувство казалось ему самому неприличным, и он уговаривал себя, что не должен смотреть на нее свысока, и в то же время ему было приятно, что она будет ему готовить «своими белыми ручками». И он снова упрекал себя за то, что так относится к беспомощной женщине, и снова вспоминал, что из всех дам, приезжавших в свое время в поместье, эта больше всех важничала и выкобенивалась, не потрудилась узнать, как его зовут, и только покрикивала: «Эй, паренек, поищи-ка мою девочку!»
Гости в былые времена приезжали обычно по большим праздникам, и все люди с положением — торговцы, соседние помещики, начальники или ученые. На поезде они доезжали до города или до ближней станции, и Николин привозил их на кабриолете в поместье. В теплую погоду они не заходили в дом, обедали и ужинали на галерее или в беседке в саду, а под вечер уходили на прогулку. Поздней осенью или зимой они сидели в гостиной, где стол круглые сутки бывал заставлен кушаньями и напитками, включали радио или заводили граммофон, бренчали на рояле, танцевали, играли в разные игры, веселились и хохотали до поздней ночи. Обслуживала их тетка Райна, но когда гостей бывало много, она брала в помощники Николина. Тетка Райна накрывала на стол и подавала еду и питье, а он таскал из кухни полные кастрюли, противни с пирогами и жареным мясом. При гостях он всегда стеснялся, особенно в первые годы, поскольку чутье ему подсказывало, что они испытывают к нему недоверие или презрение; замечал он и те доверительные взгляды, которыми они обменивались при его появлении, давая друг другу знак, что разговор в присутствии кучера надо перевести или прекратить. Со временем постоянные гости поместья, даже такие, как генерал Сармашиков с супругой, софийский хлеботорговец Чилев и его семья и другие высокопоставленные лица, привыкли к нему, как привыкли к деревенской простоте обстановки, к двуспальным железным кроватям, к жирной стряпне тетки Райны, к местным соленьям и «десерту» из тыквы, ко всяким пончикам, сладкому молоку с рисом, блинам и блинчикам. Они шутливо называли его камердинером, позволяли себе при нем некоторое вольнодумство, держались вполне непринужденно — как при человеке, чье предназначение — быть единственным свидетелем их встреч и разговоров, и смеялись над его чрезмерной застенчивостью, уверяя, будто она придает ему очарование деревенской непорочности. Впрочем, он не видел ничего обидного и унизительного в том, что господа и госпожи и даже их дети смотрят на него сверху вниз. Как всякий человек из народа, он был честолюбив ровно настолько, чтобы ясно сознавать свое место среди этих людей, то есть место слуги.
Госпожа и сейчас не взглянула на него и не сказала ни слова, пока он растапливал плиту,— она молча работала за кухонным столом, спиной к нему. Он вышел во двор и провозился там допоздна. Когда настало время ужина, он заглянул на кухню, увидел, что ее там нет, и зашел помыть руки. На столе были оставлены тарелка с едой, хлеб и вилка, и это показывало, что госпожа Фе-ни не желает, чтоб он присоединялся к ужину наверху. Он поел один и, когда поднимался в свою комнату, увидел, что гостья и Деветаков ужинают в гостиной; он сидел спиной, а она лицом к окнам. Лицо ее, освещенное лампой, разрумянилось, она улыбалась, темные блестящие глаза излучали радостное возбуждение, к тому же она успела сменить костюм и прическу и выглядела теперь как молоденькая девушка. Николин лег, но какое-то беспокойство, какая-то смутная тревога не давали ему заснуть, заставляя прислушиваться к приглушенной музыке и голосам, доносящимся из гостиной. Когда через час или два эти шумы стихли, дверь гостиной щелкнула и на галерее послышались шаги, он вскочил с постели и прильнул к замочной скважине. Госпожа Фени и Деветаков вошли в его спальню. Не сознавая сам, что он делает, Николин оделся и на цыпочках зашел в гостиную. В смешанном запахе вина, сигарет и еды его девственное обоняние уловило тонкий запах духов, который оставляли после себя посетительницы поместья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179