Кое-кто из работников говорил, что Деветаков залез в долги, которые не терпят отсрочки, другие утверждали, что он собирается надолго уехать за границу. Деветаков предложил сходную цену, и зажиточные крестьяне из окрестных сел раскупили землю. После распродажи он провел около двух недель в своем городском доме и вернулся с проектом новой сельской школы. Фундамент этой школы заложил еще его отец, когда Деветаков учился за границей, но смерть помешала ему закончить строительство. Завершив образование, молодой Деветаков решил достроит!» школу, но пока он овладел своим НОВЫМ положением хозяина поместья, прошло несколько лет, а крестьяне тем временем мало-помалу растащили строительные материалы дли своих нужд. Старое здание четырехклассной школы дышало на ладан, и школьная инспекция из-за этого не разрешала открыть и п\)ю прогимназию. Крестьяне добровольно работали па стройке всю зиму и лето, и к осени новая школа с семью классами и двумя служебными помещениями была готова и оборудована всем необходимым.
Николин заметил, что во время распродажи земли и строительства школы его господин начал выпивать с покупателями и строителями. Раньше он никогда не видел, чтоб Деветаков пил, хотя и любил угощать своих гостей разнообразными напитками. Эти напитки, привезенные СО всех концов страны и из-за границы, хранились в погребе под одним из амбаров. У старого Деветакова это было страстью — он коллекционировал алкогольные напитки и для этого устроил под землей специальный погреб, облицованный дубовыми панелями, со встроенными шкафами и отдушинами. Сам он не выносил алкоголя и едва ли выпил за всю жизнь бутылку вина, но любил принимать гостей и испытывал истинное удовольствие, когда удавалось поразить их незнакомыми напитками. Он хранил в тайне и свое хобби, и сам погреб, чтобы при случае иметь возможность играть роль волшебника: «Назови мне любой напиток, и через минуту он будет перед тобой!» Тайну своего хобби он доверил сыну, а тот, восприняв ее как отцовский завет, начал и сам коллекционировать наши и иностранные напитки и угощать гостей. С некоторого времени, однако, он тоже стал выпивать. Подавая ужин, Николин каждый раз видел на столе бутылку и начатый стакан. Николин ужинал, уходил по делам на кухню, и, когда возвращался за посудой, еда стояла перед его господином нетронутая или чуть начатая. Отпивая по глотку из стакана, он не отрывал глаз от книги, а Николин ворчал:
— Да ты ничего не съел, разве можно так?
— Я наелся, убирай!
— Наелся! Куснул разок — и наелся! Поел бы как следует, тогда б и хлебал это зелье! Его только понюхаешь — дух перехватывает.
За долгие годы совместной жизни Николин в какой-то степени преодолел свою застенчивость и иногда позволял себе по отношению к хозяину то грубоватое покровительство, которое служит у простых людей выражением их любви и нежной преданности. Хотя он был почти в два раза моложе хозяина, он невольно присваивал себе роль старшего, когда ему казалось, что Девета-ков совершает необдуманные поступки,— как, например, когда он затеял продажу земли и строительство школы, стоившее ему многих забот и расходов. Мучила его и перемена, происшедшая с хозяином. Выпив стакан или два, Деветаков замыкался в себе, и в глазах его застывала тень какой-то теплой грусти и примирения. Эту тень Николин замечал и в прежние годы — она внезапно заволакивала взгляд Деветакова, даже когда он весело болтал с гостями и приятелями, когда читал или работал во дворе. Еще Николин приметил, что в таких случаях от него исходила какая-то тишина, которая смягчала все шумы вокруг и в то же время внушала смутную тревогу и беспокойство. Он улавливал это явление инстинктивно, как животные улавливают тревогу, когда природа затихает перед резкими изменениями в атмосфере, и поскольку не знал, как его определить и обозначить словом, то называл «этакая тишь». Бывало, они вдвоем с хозяином скакали на верховых лошадях от леса к поместью, или ехали в город, или сидели вместе за столом, и вдруг он чувствовал, хотя никак не мог бы этого объяснить, что от господина его исходит «этакая тишь» и его преображает. Николин знал, что теперь Деветаков выйдет из обычного своего состояния — или запрется в кабинете на несколько дней, а то и недель, или уедет в город, или предпримет что-то необычайное. В последний раз, после того как он продал землю и построил в селе школу, он внезапно, без обычных сборов в дорогу, велел Николину утром, еще до света, отвезти его на станцию и уехал за границу в одном пальто и с маленьким чемоданчиком в руке.
После смерти тетки Райны Деветаков передал Николину все права и обязанности по дому, которые принадлежали покойной. Как и она, Николин держал все взаперти, знал, что из вещей где лежит, встречал гостей и устраивал их на ночлег, закупал и распределял продукты для кухни. Новая стряпуха, одинокая, настрадавшаяся и озлобленная женщина, Добринка, до этой своей должности много лет проработала в городе прислугой. Как всякий люмпен, «повидавший мир» и осознавший какие-то свои права, Добринка, приехав в поместье, внесла и разожгла среди работников тот антагонизм, который существует, пусть в элементарной форме, и в самых немногочисленных социальных группах. После смерти старой стряпухи комната, где оставались ее вещи, еще долгое» время стояла запертая, новой дали комнату в одной и:* пристроек, и этого оказалось достаточно, чтоб они возненавидела хозяина, а вместе с ним и Николина. Николин раздражал ее своим монашеским смирением, она считала, что он, прикрываясь лицемерным добродушием, наушничает хозяину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179