ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Советская Армия подошла к нашей границе, но могла пересечь ее не сегодня или завтра, как мы надеялись, а по каким-либо тактическим соображениям задержаться еще на месяц. У Марчинкова и других были шансы успеть сделать то, что они считали нужным.
— Вы сын этого... Пашова или родственник?
— Я сказал вам, кто я. Вот мой паспорт. Надо было с самого начала вам показать.
— Не нужно... Я не вел следствия по этому делу.
— Но в суде...
— Да, в суде вам сказали, что я. Но только в самом начале, а потом по известным причинам я передал следствие другому лицу. Его имя я не могу вам сообщить, вы узнаете его в суде.
— В таком случае, господин Марчинков, извините меня за беспокойство. Жалко, что не вы вели следствие. У меня такое чувство, что вы дали бы мне объяснения по всем вопросам, которые меня волнуют. Теперь, коль скоро я знаю, что вы лицо незаинтересованное, я могу вам сказать, что хочу оправдать не коммуниста, а беспартийного, но невинного человека — Петра Пашова. Это зажиточный крестьянин, политикой он не занимается, но его оклеветали, и надо во что бы то ни стало доказать, что он невинен.
— Я вас понимаю,— сказал Марчинков и встал.
Я тоже встал и увидел, что в его нежных белых руках ничего нет или он успел что-то спрятать в карман. Он прошел вперед, чтобы открыть мне дверь, и тогда я почувствовал, что силы изменяют мне и ноги подкашиваются. Меня шатнуло, и если б я не ухватился за стул, то грохнулся бы на пол.
— Позвольте мне на минутку присесть,— сказал я.— Мне стало дурно.
— Вы больны, вон как вы взмокли.
— Я и болен, и устал, и голоден.
— Посидите, придите в себя!— сказал Марчинков.— Я сейчас— Через несколько минут он вернулся, неся на маленьком деревянном подносе две булочки, стакан айряна и кусок брынзы.— Поешьте, не стесняйтесь. И снимите пиджак, почему вы в пиджаке в такую жару? У вас туберкулез?
— Да, как вы узнали?
— Брат когда-то болел... Так вы говорите, что этот... Петр Пашов оклеветан. Еще прежде чем я передал дело двенадцати моему коллеге, там поминался какой-то Пашов, по-моему, из села Житница.
— Да, это он.
— Его сын уехал в Швейцарию, не так ли? Вы его знаете?
— Да, мы друзья.
— И ради дружбы вы в таком тяжелом состоянии отправились спасать его отца?
— Не только ради дружбы...
— Вы сами сказали, что будем говорить открыто.
— Да, конечно. Я влюблен в его сестру.
— А она отвечает на ваши чувства?
— О да! И ее родители знают о нашей любви и согласны на нашу женитьбу, как только я поправлюсь.
— Рад за вас, господин Кралев.
Пока мы разговаривали, я ел. Я сознавал, что не должен брать пищу из рук, быть может, запачканных кровью невинных людей, но не мог устоять перед голодом. Между тем Марчинков вошел в свою роль следователя и, пользуясь моей физической и душевной слабостью, спокойно меня «потрошил». У меня не было воли ни для сопротивления, ни для того даже, чтобы соблюдать элементарную осторожность. Я спрашивал себя, зачем я доверяю ему такие сокровенные чувства, и все-таки говорил, что хочу спасти свою любовь и свое счастье. Позже, когда я вспоминал об этой встрече, я с горечью думал о том, что не проявил необходимой гордости. С другой стороны, о чем бы я ни говорил следователю, я несознательно давал ему понять, что он имеет дело с человеком, которого он не может и не должен отпустить ни с чем. Вероятно, он хорошо понимал, что перед ним человек больной и изнервничавшийся, неспособный притворяться, так что моя слабость оказалась даже полезной. Он сказал мне, что, насколько он знает от коллеги, который вел следствие, и от других служащих в суде, имя Петра Пашова в следствии не фигурировало, значит, в краже брезента он никого не обвинял. Эта версия, вероятно, придумана главным обвиняемым Михо Бараковым неизвестно по каким соображениям...
— Мой молодой коллега, это кажется вам невероятным, не правда ли?— сказал он, поняв, что я недоумеваю и не верю ему.— Держу пари, что вы полагаете, будто враг пытается ввести вас в заблуждение, с тем чтобы посеять смуту в ваших рядах. Порассуждаем вместе. Вам следовало предупредить Пашова, вашего будущего тестя, что вы едете спасать его честь и жизнь. Но вы не сообщили ему о своих намерениях, так как боитесь, что он действительно замешан в этой истории и может предпринять какие-то меры, чтобы уничтожить следы своего предательства. Мое предположение ошибочно?
— К сожалению, нет,— сказал я.— Но я все же хотел бы увидеть материалы дела. Только тогда я окончательно вам поверю.
— Мне незачем вас обманывать, господин Кралев. Я профессионал и, уж поверьте, никогда не переиначивал факты. Вы юрист и знаете, каково место и роль следователя в уголовном процессе. От того, как я провел следствие, зависит приговор, то есть ход процесса подготовляется следствием. Может быть, именно поэтому вы допускаете, что я могу переиначивать факты — то ли под давлением подкупа, то ли по политическим соображениям. Но в подкупах я никогда не нуждался, потому что в материальном отношении живу неплохо, а что касается моих политических убеждений, то я не принадлежу ни к одной партии. Я не фашист и не коммунист. Политические идеи узурпируют волю и совесть и толкают к прегрешениям. Но я не какой-то стерильный индивид. Я тоже служу идее, и эта идея — раскрытие преступления. Само по себе это раскрытие — не только наука, но и искусство, которому я посвятил себя еще в молодые годы. Если вы когда-нибудь станете следователем, притом по призванию, вы поймете, о чем я говорю. Это страсть, это создание романов, куда более интересных, чем те, что написаны. Я пытался не впадать в крайности, чтобы как можно более беспристрастно судить о деяниях людей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179
— Вы сын этого... Пашова или родственник?
— Я сказал вам, кто я. Вот мой паспорт. Надо было с самого начала вам показать.
— Не нужно... Я не вел следствия по этому делу.
— Но в суде...
— Да, в суде вам сказали, что я. Но только в самом начале, а потом по известным причинам я передал следствие другому лицу. Его имя я не могу вам сообщить, вы узнаете его в суде.
— В таком случае, господин Марчинков, извините меня за беспокойство. Жалко, что не вы вели следствие. У меня такое чувство, что вы дали бы мне объяснения по всем вопросам, которые меня волнуют. Теперь, коль скоро я знаю, что вы лицо незаинтересованное, я могу вам сказать, что хочу оправдать не коммуниста, а беспартийного, но невинного человека — Петра Пашова. Это зажиточный крестьянин, политикой он не занимается, но его оклеветали, и надо во что бы то ни стало доказать, что он невинен.
— Я вас понимаю,— сказал Марчинков и встал.
Я тоже встал и увидел, что в его нежных белых руках ничего нет или он успел что-то спрятать в карман. Он прошел вперед, чтобы открыть мне дверь, и тогда я почувствовал, что силы изменяют мне и ноги подкашиваются. Меня шатнуло, и если б я не ухватился за стул, то грохнулся бы на пол.
— Позвольте мне на минутку присесть,— сказал я.— Мне стало дурно.
— Вы больны, вон как вы взмокли.
— Я и болен, и устал, и голоден.
— Посидите, придите в себя!— сказал Марчинков.— Я сейчас— Через несколько минут он вернулся, неся на маленьком деревянном подносе две булочки, стакан айряна и кусок брынзы.— Поешьте, не стесняйтесь. И снимите пиджак, почему вы в пиджаке в такую жару? У вас туберкулез?
— Да, как вы узнали?
— Брат когда-то болел... Так вы говорите, что этот... Петр Пашов оклеветан. Еще прежде чем я передал дело двенадцати моему коллеге, там поминался какой-то Пашов, по-моему, из села Житница.
— Да, это он.
— Его сын уехал в Швейцарию, не так ли? Вы его знаете?
— Да, мы друзья.
— И ради дружбы вы в таком тяжелом состоянии отправились спасать его отца?
— Не только ради дружбы...
— Вы сами сказали, что будем говорить открыто.
— Да, конечно. Я влюблен в его сестру.
— А она отвечает на ваши чувства?
— О да! И ее родители знают о нашей любви и согласны на нашу женитьбу, как только я поправлюсь.
— Рад за вас, господин Кралев.
Пока мы разговаривали, я ел. Я сознавал, что не должен брать пищу из рук, быть может, запачканных кровью невинных людей, но не мог устоять перед голодом. Между тем Марчинков вошел в свою роль следователя и, пользуясь моей физической и душевной слабостью, спокойно меня «потрошил». У меня не было воли ни для сопротивления, ни для того даже, чтобы соблюдать элементарную осторожность. Я спрашивал себя, зачем я доверяю ему такие сокровенные чувства, и все-таки говорил, что хочу спасти свою любовь и свое счастье. Позже, когда я вспоминал об этой встрече, я с горечью думал о том, что не проявил необходимой гордости. С другой стороны, о чем бы я ни говорил следователю, я несознательно давал ему понять, что он имеет дело с человеком, которого он не может и не должен отпустить ни с чем. Вероятно, он хорошо понимал, что перед ним человек больной и изнервничавшийся, неспособный притворяться, так что моя слабость оказалась даже полезной. Он сказал мне, что, насколько он знает от коллеги, который вел следствие, и от других служащих в суде, имя Петра Пашова в следствии не фигурировало, значит, в краже брезента он никого не обвинял. Эта версия, вероятно, придумана главным обвиняемым Михо Бараковым неизвестно по каким соображениям...
— Мой молодой коллега, это кажется вам невероятным, не правда ли?— сказал он, поняв, что я недоумеваю и не верю ему.— Держу пари, что вы полагаете, будто враг пытается ввести вас в заблуждение, с тем чтобы посеять смуту в ваших рядах. Порассуждаем вместе. Вам следовало предупредить Пашова, вашего будущего тестя, что вы едете спасать его честь и жизнь. Но вы не сообщили ему о своих намерениях, так как боитесь, что он действительно замешан в этой истории и может предпринять какие-то меры, чтобы уничтожить следы своего предательства. Мое предположение ошибочно?
— К сожалению, нет,— сказал я.— Но я все же хотел бы увидеть материалы дела. Только тогда я окончательно вам поверю.
— Мне незачем вас обманывать, господин Кралев. Я профессионал и, уж поверьте, никогда не переиначивал факты. Вы юрист и знаете, каково место и роль следователя в уголовном процессе. От того, как я провел следствие, зависит приговор, то есть ход процесса подготовляется следствием. Может быть, именно поэтому вы допускаете, что я могу переиначивать факты — то ли под давлением подкупа, то ли по политическим соображениям. Но в подкупах я никогда не нуждался, потому что в материальном отношении живу неплохо, а что касается моих политических убеждений, то я не принадлежу ни к одной партии. Я не фашист и не коммунист. Политические идеи узурпируют волю и совесть и толкают к прегрешениям. Но я не какой-то стерильный индивид. Я тоже служу идее, и эта идея — раскрытие преступления. Само по себе это раскрытие — не только наука, но и искусство, которому я посвятил себя еще в молодые годы. Если вы когда-нибудь станете следователем, притом по призванию, вы поймете, о чем я говорю. Это страсть, это создание романов, куда более интересных, чем те, что написаны. Я пытался не впадать в крайности, чтобы как можно более беспристрастно судить о деяниях людей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179