Около навеса были розовые кусты, и меня он увидел, только когда подошел к столу.
— О, у нас гость!— воскликнул он, как мне показалось, обрадованно.—Какими судьбами? Ну, добро пожаловать!
Я встал ему навстречу и протянул руку.
— Я приехал вместе с Нушей. Мы встретились в автобусе.
— Вот оно что! А мне послышался ее голос, дай, думаю, посмотрю, может, и правда приехала. Мы ее уже неделю как поджидаем, мать вон, как придет автобус, все на дорогу смотрит. Да ты сиди, сиди!
Нуша вышла из кухни с подносом и подошла к нам. В такие минуты посторонние люди ни к чему, и мне показалось, что я лишний на их встрече. Но встреча дочери с отцом, как и с матерью, прошла без долгих церемоний, как, впрочем, это вообще принято на селе. Нуша поставила поднос на стол, подошла к отцу и поцеловала ему руку, а он легонько коснулся ее плеча.
Ну, госпожица, поздравляю тебя с дипломом о среднем образовании!
— Спасибо, папа!
— Теперь как — за мотыгу возьмешься, в учительницы пойдешь или к свадьбе готовиться?
— Не знаю, папа, посмотрим.
— Это что у тебя, чай? Русские еще не пришли, а ты уже по-русски угощаешь!
— Господин Кралев вчера в вагоне простудился, и ему надо выпить чая. Папа, поздравь его! Он кончил юридический.
— Раз так, никакого чая! От виноградной водочки он сразу поправится. Мать знает, какую достать.
Этот короткий шутливый разговор исчерпал ритуал встречи, и Нуша пошла к матери на кухню. Дядюшка Петр поздравил меня с окончанием университета и пожелал стать знаменитым адвокатом или судьей. Потом спросил, знаю ли я, что от Лекси пришло письмо.
— Да, Нуша сейчас дала мне его прочесть.
— Сказал я ей, чтоб сожгла, а она... ребенок еще.— Он вынул из кармана куртки сигарету, постучал ногтем, закурил.— Неясное какое-то дело. Сообщил мне, что едет в Швейцарию, когда уже взял билет на поезд. Зачем тебе, говорю, по заграницам сейчас мотаться, война, все может случиться. Да у нас что за медицина, говорит, кончу там, так хоть буду знать, что по-настоящему овладел профессией. Пришло мне в голову, что, может, по вашим делам на его след вышли, провал какой или что, но не посмел его спросить. Да он бы и не сказал. Тебе-то, наверное, он сказал, что за границу собирается, я от него знаю, что вы самые близкие друзья.
Когда я объяснил ему, что Лекси вообще ничего не сообщил мне о своем отъезде за границу, он очень удивился и явно мне не поверил.
— Если он тебе не доверился, кому ж тогда?
— Значит, он соблюдал строгие правила конспирации.
— Какой конспирации?
— Как — какой?..
— Ладно, пусть так. Из-за этой конспирации и ты мне правду не скажешь. Понимаю. А как ты думаешь, письмо он писал?
— Почерк его.
— А если он его писал под дулом пистолета?
— Какого пистолета?
Он не успел ответить, потому что появились женщины и стали накрывать на стол. Нуша увидела, что чай стоит нетронутый, выплеснула его в цветник и пообещала после обеда заварить свежий. Отец поднял рюмку за нее, но она прервала его и сказала, что первым делом надо выпить за Лекси.
— Тихо!— цыкнул на нее отец.— Нынче и у камней в ограде уши.— Хорошо, выпьем сначала за него!
Он разом опрокинул свою рюмку, я отпил глоток, а женщины только подняли рюмки. О Лекси больше не говорили. Мать, видимо, была меньше всех посвящена в его дела и судьбу и, пока мы обедали, все посматривала на меня, ожидая, не скажу ли я чего о нем. По выражению ее лица я угадывал, что надежда то оставляет ее, то воскресает вновь. Отец заговорил о предстоящей жатве и о других полевых работах, но и ему не удавалось скрыть, что больше всего его волнует неясная судьба сына. Одна только Нуша была непритворно жизнерадостна. Все ее существо излучало сияние, колдовской силой ее девичьей прелести и чистоты преображавшее весь мир вокруг и бросавшее на него отсвет нежности, изящества и красоты. Я чувствовал, как это сияние проникает в мое сердце и озаряет его спокойствием и радостью, как мои сомнения, тревоги и отчаяние, вызванные болезнью, уступают тем светлым чувствам, которые мы привыкли называть надеждой на счастье.
Мы кончили обедать, когда кто-то постучал в ворота. Это оказался мой односельчанин, зачем-то приехавший к Петру Пашову. Они поговорили во дворе, и мой односельчанин собрался уезжать. Я сообразил, что он приехал на телеге, взял чемодан и распрощался с хозяевами. Все трое проводили меня на улицу и стояли там, пока телега не завернула за последний дом. Мой приезд к ним был случайным. Если бы мы не увиделись с Нушей в автобусе, я, может быть, никогда бы не встретился ни с ней, ни с ее родителями, ибо назревали события, обещавшие быть весьма бурными. А сейчас у меня было предчувствие, что именно эти события сведут меня с ними снова, и предчувствие это томило и тревожило.
Примерно через час я был дома. Стояна и Кичку я нашел в портняжной мастерской, он кроил, а она шила на машинке. Как всегда, сельчане торопились шить летние штаны непосредственно перед жатвой, и стол был завален штуками синего холста. Ни одна наша встреча при возвращении домой не была такой волнующей. Увидев меня на пороге, Стоян и Кичка бросили работу, кинулись меня обнимать и, не здороваясь, закричали, как дети:
— Наша взяла, наша взяла!
Пока я был в Софии, мы постоянно переписывались, но о том, чтобы сообщать новости или комментировать политические события, не могло быть и речи. Только теперь, когда ничто нам не мешало, мы могли поделиться радостью по поводу событий на Восточном фронте. Большая карта Советского Союза, которую Стоян раньше прятал в углу хлева, теперь была вывешена в мастерской на видном месте, для всеобщего обозрения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179