— Как много у тебя книг! И у брата много, но не так,— сказала Нуша. Она разглядывала их, склонив голову набок, чтобы читать заголовки.— Ах, вот и «Анна Каренина»! Я еще несколько лет назад хотела прочесть, но Лекси сказал, что я до нее не доросла, и спрятал книгу. Дай мне почитать, пожалуйста. Я черев несколько дней верну. Можно, я ее посмотрю?
— Конечно. Да ты лучше сядь.
Нуша взяла книгу, села к столу и стала ее перелистывать.
Настало время сказать ей о предстоящей разлуке.
— Нуша, позавчера я был в городе у врача, и он настаивает на том, чтобы я поехал в какой-нибудь горный санаторий. Иначе болезнь может осложниться, откроются новые каверны. Если же я не попаду в санаторий, все равно я должен жить в полном уединении, ни с кем не встречаться. Ты, наверное, знаешь, здешние сельчане, если кто заболеет туберкулезом, строят в лесу шалаш и живут там одни. Не исключено, что и мне придется перебраться в лес.
Словно подтверждая мои слова, спазм сжал мне грудь, я едва успел достать из кармана металлическую коробочку, повернулся к Нуше спиной и сплюнул мокроту. Когда после приступа кашля я пришел в себя и снова повернулся к Нуше, она стояла у стола и смотрела на меня неподвижным, блестящим взглядом. Загар на ее лице превратился в коричневатую бледность, рука замерла на книге. Вечер прохладными волнами вливался в окно вместе с угасающим нежным заревом заката, во дворе вдоль ограды оседали сизые клубы сумерек, предметы теряли очертания и цвета и сливались в темные пятна.
— Когда ты едешь?— спросила Нуша.
— Может быть, завтра или послезавтра.
— Уже собрался?
— Мне и собираться особенно нечего.
Нуша обошла стол, подошла ко мне, и я увидел, что она дрожит как в лихорадке, а глаза ее блестят еще более ярким, сухим блеском.
— И я поеду с тобой!—сказала она.— Попрошу комнату рядом с твоей и...
— Что ты, Нуша! Это невозможно.
— Разве ты не хочешь, чтобы я поехала с тобой? Скажи мне, я прошу тебя, скажи!— Но она не давала мне ничего сказать, а сама говорила в каком-то исступлении.— Я сегодня же вечером скажу маме и отцу, что поеду с тобой в санаторий, тебе помогать. Они согласятся, непременно согласятся, они не станут меня удерживать. И денег дадут. Они добрые, они любят тебя и знают, что тебе нужно лечиться. И конечно же я должна быть рядом с тобой, помогать тебе, чтоб ты поправился как можно скорее. Я знаю, что ты выздоровеешь, но хочу быть ближе к тебе. Я не буду тебе докучать. Если ты не захочешь меня видеть, будешь оставлять мне в дверях записки и сообщать, что тебе нужно, а я таким образом буду все тебе приносить.
Говоря это, она все ближе придвигалась ко мне, а я отступал назад. Я видел, что она не в себе и не сознает, что делает, и отступал, выставляя руки вперед, чтобы ее не подпускать. Как всегда, я боялся ее заразить, но она схватила мои руки в свои и так крепко сжала их, что я ощутил силу ее пальцев, горячих и твердых, как клещи.
— Если ты не поправишься... Если ты не поправишься, я тоже не буду жить! Ты это знаешь, знаешь?..
Мы сели на мою кровать, и так, держась за руки, провели около часа, потом я проводил ее до села. Я крутил педали, а она сидела в моих объятиях. Всю дорогу мы молчали, словно сознавая, что и самыми красивыми словами не выразить того, что происходит между нами. Я оставил ее у ворот и пешком вернулся в наше село. И при расставании мы ничего не сказали друг другу о моем предстоящем отъезде или о нашей следующей встрече, словно мы превратились в единое существо и нам незачем было вслух говорить о своих мыслях и желаниях.
На следующий день я едва дождался вечера и отправился в Нушино село. Я решил пойти к ним, хотя она меня не звала, но и она пошла ко мне, так что мы встретились на середине пути. Как я выглядел в глазах людей в эту страдную пору, когда кончалась жатва и начиналась молотьба, да еще в канун таких политических событий, как вступление в нашу страну Советской Армии, я узнал позже от друзей и, разумеется, от брата. В его глазах я, естественно, выглядел жалкой личностью, из-за которой он «сгорал со стыда» перед людьми и особенно перед коммунистами. Я сознавал, что в это напряженное время, когда выковывалась политическая судьба не только нашей партии и народа, но, быть может, и всего мира, я не должен был в такой степени отдаваться своим личным чувствам и, уж конечно, не должен был поддерживать связь с дочерью человека, который мог оказаться нашим врагом. Иногда я думал, что в моей любви, такой беззаветной и красивой, есть что-то эгоистическое и недостойное в глазах людей, среди которых я жил, и все же к концу дня я каждый раз отбрасывал всяческие соображения и отправлялся к Нуше или поджидал ее дома. Об отъезде в санаторий мы больше не говорили, хотя в эти дни у меня открылась вторая каверна.
Только когда правительство Багрянова подало в отставку и передовые части Третьего Украинского фронта подошли у Силистры к нашей границе, я вспомнил об опасности, угрожавшей Нушиному отцу. Я прочел немало художественной и политической литературы о революции в России и знал, что это такое — быть уличенным в измене революции. Первые дни революционного взрыва — это дни беззакония, когда для виновных и подозреваемых нет ни следствия, ни суда. На смерть обречен не 'только тот, кто был, но и тот, кто мог бы быть врагом революции. Если бы оказалось, что и брат Нуши работал против нас, то тень обреченности нависла бы и над всей их семьей.
Первое, что мне пришло в голову, было поехать в Варну, где проходил процесс двенадцати ремсистов, и познакомиться с делом. Я не хотел тревожить Нушу и ее семью, но из разговоров с ней узнал, что ее отца не вызывали в суд даже как потерпевшего, что он не знал, кто украл брезент с его молотилки, никуда и никому об этом не сообщал, а также не знал, что брезент попал к партизанам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179