Наше поражение так раздавило меня, что я был не в силах скрыть свое состояние, а от этого росла моя мнительность. Я подумал, к примеру, что он мог бы идти к себе домой и по другой улице или пропустить меня вперед и не лезть мне на глаза именно сегодня. Мы шли несколько минут молча, но я догадывался, что он хочет сказать своим молчанием: «Все знали, что ваше хозяйство развалится, только ты, видно, не знал, вот теперь и убиваешься». От этого мне стало еще более тошно, и мое сердце впервые кольнула ненависть к нему. Мы дошли до места, откуда наши дороги расходились, и он сказал:
— Кооперативы все равно будут, ты не волнуйся! Через годик и будут.
Я невольно остановился и взглянул на него. Никакого злорадства на его лице не было, но и сочувствия, сожаления — тоже. Как всегда, и это событие прошло мимо него, не коснувшись его и даже не нарушив его каждодневных рабочих привычек. Он был обут в резиновые постолы, в подвернутых штанах, на плече — мотыга. Пока в селе бушевал ураган, он ходил в поле или на виноградник и занимался своим делом.
— Будут, будут, без них не обойтись,— повторил он.— Не то какая это революция! Надо было только подождать маленько, чтоб люди в себя пришли. Сейчас их словно среди ночи разбудили — глаза открыты, а ничего не видят. Ну, выше голову! Будь здоров!
Он свернул по улице направо и зашагал к дому.
— Если б ты и еще несколько хозяев вроде тебя стали бы кооператорами, хозяйство бы не распалось!— крикнул я ему вслед.
Он словно ждал от меня этих слов, вернулся на несколько шагов и остановился. Дождь перестал, тучи разошлись, и закат купался в сине-зеленых отблесках. С дальнего конца села послышался протяжный плач — видно, оплакивали покойника, позади нас по раскисшей площади мужчина и женщина толкали телегу без дышла и из-за чего-то ругались.
— Мне еще рано,— сказал Киро.
— И на будущий год будет рано?
— Не знаю. Двое сейчас у меня на шее, а через год-другой, может, и трое будет. Как мне их прокормить, если на трудодень платят стотинки?
И он пошел своей дорогой. Состоялся тот самый разговор, который я больше года не решался с ним завести. Не зря я боялся, что получу от ворот поворот. Как я и предполагал, он понимал не хуже нас, что обобществление земли неизбежно, так что в течение года, как прикидывал и он сам, он должен был решить, что делать. Год этот прошел, кооперативное хозяйство было организовано во второй раз, и он снова не пожелал в него вступить. Землю начали объединять в большие массивы. В новое хозяйство вошли три четверти крестьян, и частники были оттеснены к границам сельских угодий.
Киро Джелебову пришлось взяться за обработку земли, принадлежавшей раньше кому-то другому, земля была неухоженная, и он с трудом справлялся с госпоставками, которые начислялись с декара и с головы скота, а не с урожая. Марчо учился на втором курсе, Анё отслужил в армии и в ту же осень поступил в Варне в Институт народного хозяйства, а Димчо призвали в армию. Оба студента проводили большую часть каникул в студенческих трудотрядах, а в село приезжали на несколько недель. Киро все труднее было управляться в поле, и скоро он был вынужден отдать кооперативу половину земли. И если он из гордости скрывал свое душевное состояние, то внешний его вид явно показывал, что он идет к разорению. Я давно уже стал замечать, что он донашивает рубахи сыновей, а теперь на одежде его появились заплаты. Тетушка Танка тоже ходила теперь в застиранных платьях. С ней мы встречались чаще. Сколько раз ни случалось мне проходить мимо них, я всегда видел, что она работает на огороде или во дворе; я здоровался, и она приглашала меня эай ти. Угощала фруктами или вареньем и, пока я ел, при саживалась на краешек стула. От нее, не умевшей ни чего скрывать, я и узнавал о бедственном положении их семьи, о том, как они едва сводят концы с концами. «И торговкой заделалась»,— с улыбкой говорила она и с простодушной откровенностью рассказывала, как они с мужем ездили в город «кое-что» продать. Киро обматывал тряпками ступицы, они выезжали со стороны сада и окольными путями добирались до города. Приезжали туда еще затемно, Киро с телегой оставался на окраине, а она пробиралась виноградниками и шла к племяннице, которая работала на почте и могла продать брынз'у, масло, мед и яйца своим знакомым. Вырученные таким образом деньги она откладывала и каждый месяц посылала из них сыновьям.
— Были б все здоровы, выдюжим,— говорила она, провожая меня до калитки.— На будущий год Марчо кончит, еще через год — Анё, а Димчо если захочет дальше учиться, то одного-то мы как-нибудь вытянем.
Но ни одному из их сыновей не пришлось получить высшего образования.
Однажды в конце лета 1950 года Стоян Кралев велел мне составить список семей на получение товаров — сахара, женских головных платков, постолов и других предметов первой необходимости. Он часто поручал мне такие письменные дела, я сидел у края его стола и поскрипывал пером, а он занимался чем-нибудь другим или шел в село. Только я кончил список, и в клуб вошел Илко, брат Стояна Кралева. Он был председателем комитета ОФ, просмотрел мой список и стал читать газеты. Просмотрел его и Стоян и дал мне переписать какое-то распоряжение бригадирам. В это время в клуб вошел Киро Джелебов. Дверь была открыта, он постучал о косяк, снял свою соломенную шляпу и поздоровался.
— Заходи, садись!— позвал его Стоян Кралев.
У стены стояло несколько стульев, Киро чинно сел и положил шляпу на колени. Стоян Кралев, опираясь на локти, окинул его взглядом и спросил:
— Ну, как дела у частного сектора?
— Бьемся как можем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179