– Ух ты, здесь еще мягче. С чего бы это?
– С одного края под матрацем доска, – раздраженно ответил он. – У матери больная спина, тебе это прекрасно известно.
Я вдруг испугалась, что все испорчу.
– Не злись, Дэвид. Больше не буду.
Я быстро поднялась и пошла за ним в его комнату. На столе ровно горела свеча. Он открыл вино и наполнил стаканы. Я села на кровать, прислонившись к стене. Он дал мне стакан и вытянулся на кровати рядом со мной, опершись на локоть. Вино было теплое, но мне оно показалось необыкновенно вкусным. Я пила его маленькими глотками, растягивая удовольствие. Дэвид не стал сразу подливать: мы оба боялись, что вино кончится слишком быстро.
– Господи, ну и денек был сегодня, – вздохнула я.
– Что случилось?
– А, глупость, даже говорить не хочется.
– Вид у тебя был ужасный.
– А сейчас? Если ужасный, я задую свечу, чтобы ты на меня не смотрел, не мучился.
– Ляг, я проверю.
Я скользнула вниз и легла рядом с ним, положив голову на подушку.
– Сейчас лучше, – заявил он, критически меня разглядывая. – Может, потому, что свет неяркий.
– Спасибо за комплимент.
– Что ты еще хочешь услышать?
– Ну, что-нибудь приятное. Я сегодня уже получила по носу, так что будет справедливо, если кто-нибудь мне чуть-чуть польстит. Не бойся, не зазнаюсь.
– Ладно, – очень деловым тоном. Протянул руку, взял вино с тумбочки, отпил прямо из горлышка, поставил бутылку на место. – Я люблю на тебя смотреть. Ты мне нравилась еще до того, как у меня зашевелилось в штанах.
Я удивленно взглянула на него, пытаясь понять, не шутка ли это. Как будто нет.
– Мне было двенадцать, когда вы с Мартином поймали меня и мы здорово подрались. Я пришел домой вне себя от злости. Мать сказала, что ты уродина и жалкий выродок и лучше бы я держался от тебя подальше. Я как-то сразу успокоился и возразил, что ты не уродина, хотя и противная; она ответила, что раз противная, значит, уродина. Я вдруг сделался страшно рассудительным и начал доказывать, что это не так. Она потом два дня со мной не разговаривала. – Он забрался рукой мне под свитер и рассеянно поглаживал мой голый живот. – Есть в твоем лице что-то такое, Руфь… Взять все по отдельности – вроде и черты-то у тебя неправильные, а все вместе почему-то срабатывает как надо. Ну, кого, кроме тебя, может украшать горбинка на носу?
Я провела пальцем по его носу, как бы проверяя, нет ли изъянов у него… Коснулась губ, подбородка, шеи. Он навалился на меня, и я почувствовала, какой он тяжелый и какие сильные у него ноги. И тогда он меня поцеловал.
Наверное, не случайно самая счастливая ночь в моей жизни была в том страшном году. Мы любили друг друга, болтали, пили вино. Я вдруг начала рассказывать ему про Хелен Штамм, хотя еще час назад думала, что скорее умру, чем буду с ним откровенничать. Видимо, в награду за откровенность он не стал тогда меня высмеивать, лишь слегка подшучивал надо мной и даже сочувствовал мне. Я сказала, что мне уже не хочется ехать на озеро. Он возразил, ведь все равно он всю неделю работает, дома особой радости нет, а Лу с удовольствием даст мне отпуск на неделю. Так что лучше мне поехать и вернуться к Новому году. Я боялась, что он об этом не вспомнит, а просто скажет: «Делай как знаешь».
– Я хочу тебе кое в чем признаться. Думала, никогда не смогу…
– Постой, – со смехом прервал он. – Ты что, решила исповедаться по старой дружбе? Так я вроде не похож на священника.
– Не знаю, в темноте не разобрать.
– А на слух можешь? А вот так? – Он положил руку мне на живот, коснулся груди. Я притянула его к себе, поцеловала. Он не сопротивлялся, но неожиданно сел на кровати. – Черт, надо посмотреть, который час.
– Если бы у меня была машина времени, я бы сейчас ее остановила. Навсегда.
– Если бы ты ее остановила, то скоро сошла бы с ума от скуки.
Я промолчала, но подумала, что он ошибается. Он встал с кровати, подошел к столу и снова зажег свечу. Ушел в кухню посмотреть на часы, вернулся и сказал, что уже поздно. Я не удивилась. Каждая секунда была наполнена радостью и страхом, что этой радости вот-вот настанет конец, поэтому время пролетело незаметно. Мы оба это понимали. Он посветил мне, пока я мыла и вытирала стаканы, и убрал их в шкаф. Потом засунул пустую бутылку в карман пальто, перед уходом еще раз зашел в комнату родителей, включил свет, посмотрел, все ли в порядке. Я услышала, как он взбивает подушки и разглаживает покрывало, и улыбнулась. Выйдя из квартиры, он задул свечу, оторвал ее от блюдца, соскреб с блюдца налипший воск и спрятал все в мусорный ящик у двери.
– Потом вымою.
Я кивнула. Он обнял меня, прижал к себе, и так мы спустились по лестнице. На цыпочках миновали нашу площадку, пошли вниз – и внезапно остановились, потому что на последней ступеньке сидел Мартин, согнувшись пополам, словно от боли. На звук наших шагов он не обернулся. Оторвавшись друг от друга, мы прошли мимо. Он даже не поднял головы.
– Эй, – негромко окликнула я.
На сей раз он поднял голову – мертвое лицо.
– Что произошло?
Он пожал плечами.
– Где Рода?
– На вечеринке.
– А ты почему не с ней?
– Потому что мы проиграли, – горько сказал он. – По-моему, праздновать поражение глупо.
– Проиграли? – повторили мы хором. – В том году у команды Сити-колледжа не было равных.
– Да, проиграли. Сколько раз повторять? 54:37.
Дэвид присвистнул.
– Каким образом? – спросила я.
– Теперь-то какая разница?
– Надо отсюда убираться, – шепнул мне Дэвид, и я вспомнила о его родителях.
– Пошли, – сказала я и потянула Мартина за пальто. – Давай пройдемся.
Он поднялся. Мы вышли из дома и пошли по Второй.
– Но как же так! – сказала я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102