И конечно, ради этого не стоит рисковать взаимопониманием, которого нам с Уолтером с таким трудом удалось достичь. Нет, не позвоню…
Уснуть я так и не уснула, лишь немного подремала, пока Уолтер гулял с детьми. Мартини, выпитый перед ужином, лишил меня последних сил, и, едва уложив детей, я отключилась.
В понедельник мы гуляли по городу. Днем Уолтер вел с кем-то переговоры по телефону, а после ужина, когда мы отправили детей спать, сказал:
– Завтра я займусь делами, дорогая.
– А как же я? Что мне делать? – Вопрос прозвучал неожиданно беспомощно. На самом-то деле я имела в виду, не что мне делать, а чего лучше не делать, но что я, пожалуй, сделаю, если представится возможность. А Уолтеру было приятно думать, что я не знаю, чем заняться без него.
– Если хочешь, я попрошу кого-нибудь из своих партнеров показать тебе город.
– Я же с ними не знакома, – ответила я, принимаясь выкладывать из чемоданов вещи, которые не успела вынуть утром.
– С другой стороны, – осторожно продолжал Уолтер, – может, тебе хочется с кем-нибудь повидаться? Как зовут твоего знакомого – того, который переехал сюда? Юриста?
– Дэвид Ландау, – ответила я, не поднимая глаз от чемодана и чувствуя, что краснею.
– Именно. Может, позвонишь ему? Номер есть в справочнике.
Я подняла голову и недоуменно посмотрела на него. Он улыбнулся:
– Видишь, я не забыл, как его зовут.
Мне никогда не приходило в голову, что Уолтер может что-то подозревать. Впрочем, лицо его было спокойно и в голосе не чувствовалось сдерживаемого гнева. Я встряхнула головой.
Он улыбался. Я ждала, что будет дальше. В соседней комнате Андреа кричала Филиппу и Сьюзен, что они мешают ей спать.
– Я подумал, может, тебе захочется его повидать.
– Прошло столько лет, – ответила я.
Он кивнул. Я не сводила с него глаз. Он достал трубку, набил ее, раскурил.
– Тебе не понять, Руфь, что я почувствовал, когда увидел вас вдвоем в день свадьбы Теи, – сказал он, медленно затягиваясь.
Я была поражена – ничего подобного я не ожидала.
– Дело не в том, что вы вместе вернулись в зал, – продолжал он, словно говоря о ком-то постороннем. – Дело в том, как вы выглядели. Описать это невозможно. Разумеется, большую роль сыграло внешнее сходство… огромную… раньше я этого не замечал… и только тогда до меня дошло… – Он вынул трубку изо рта и уставился на нее. – Меня в тот момент чуть удар не хватил.
Сколько достоинства – ни единого намека на жалость к себе. Я хотела подойти к нему, но вспомнила о своем обмане и осталась на месте.
– Прости меня, Уолтер.
– Мне нечего прощать. Собственно говоря, в тот день я впервые пожалел тебя. Мне вдруг пришло в голову, что ты чем-то пожертвовала, когда решила выйти замуж за меня.
Я испугалась, что начну плакать. О себе? О нем? О нас обоих?
– До того дня я смотрел на все только со своей точки зрения. Считал, что вытащил тебя из грязи.
Он снова зажал трубку в зубах, но она потухла. Равнодушно положив ее в пепельницу, он сказал:
– Но ты-то, конечно, с самого начала все понимала. Ты сыграла со мной злую шутку.
Прости меня, Уолтер. Прости, если можешь.
– И я решил, что ты хоть и юная, но бессердечная особа.
– Все правильно, – сказала я. – Гадкая девчонка – вот что я была такое. А теперь? Что я такое теперь?
Он пожал плечами:
– Ну а я был просто туповатый молодой человек. Вернее, туповатый и не слишком молодой.
Мы молча смотрели друг на друга, охваченные нежностью и смущением. Почему он рассказал мне об этом? Почему все так изменилось? Из-за того, что мы побывали у его отца? Или из-за Сан-Франциско? Я присела на кровать. Он подошел и сел рядом. Взял мои ладони, поднес к губам, нежно поцеловал, опустил на колени, погладил.
– Я люблю тебя, Руфь.
Я беспомощно посмотрела на него. Я не могла ему этого сказать. Даже если бы любила.
– Прости, Уолтер. Я не могу. Не потому, что не люблю. Не умею говорить таких слов.
Он кивнул и выпустил мои ладони. В комнате стало очень тихо. Несколько минут назад я еще слышала голоса детей за стеной, но сейчас и они утихли. Я встала.
– Надо все-таки разобрать вещи.
Он не ответил. Я начала перекладывать вещи из чемодана в шкаф.
– Я что-нибудь придумаю завтра. Не хочется никого обременять. Покатаемся на старинном трамвайчике. Потом пообедаем.
После обеда позвоним кому-нибудь. Может, в Нью-Йорк. Им понравится… Как думаешь? – Я повернулась к нему, и он сделал вид, что внимательно слушал.
– Да-да, конечно, делай как знаешь, дорогая. – Взял трубку, выбил ее о край пепельницы, убрал табак. Пойду прогуляюсь. Посмотрю на ночной город. Может, зайду в бар. Не возражаешь?
– Нет, конечно.
Он постоял в нерешительности:
– Я не убегаю от тебя. Если хочешь, пойдем вместе. Буду только рад.
– С удовольствием. – Я не покривила душой.
Мы попытались вызвать няню, но все были заняты. Уолтер сказал, что я, наверное, не захочу оставить детей одних.
– Они ведь не будут знать, где мы. Если только написать Энди записку и положить на видное место…
– У ночника.
– Энди может не заметить. Но, в конце концов, ей уже одиннадцать, и даже если она сама проснется или Филипп и Сьюзен ее разбудят, она сообразит, что делать.
– Они так устали, что вряд ли проснутся, – сказала я.
– Ты права, – ответил он, обрадовавшись, что я хочу пойти с ним.
– Я переоденусь, а ты напиши записку, – попросила я.
Мы очень приятно провели в Сан-Франциско еще несколько дней. Пару раз приглашали на вечер няню и уходили куда-нибудь вдвоем, но, как правило, уставали за день и засыпали почти одновременно с детьми.
В воскресенье утром мы вернулись в Нью-Йорк, попали в чудовищную июльскую жару и сразу решили:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102