Мне необходимо было, чтобы Дэвид откровенно поделился со мной своими мыслями о Мартине. Чтобы сказал, почему он называл Мартина «маленький псих» – ведь я слышала это не раз и не два, – и, с другой стороны, всерьез ли Мартин говорил все, что мы от него периодически выслушивали. Мне надо было знать, что Дэвид почувствовал в тот первый миг, когда до него дошло известие о смерти Мартина. Но больше всего мне хотелось понять то самое главное, что было в моем брате, или во мне, или в нас обоих: почему я поверила в его смерть еще до того, как были произнесены эти страшные слова? Но всякий раз, едва я пыталась заговорить с Дэвидом о брате, он почему-то отводил глаза и замыкался, как будто Мартина при нем раздевали, Мартина или меня.
Поэтому я чуть ли не обрадовалась, узнав о скандале в Сити; наконец у меня появился повод напрямую спросить Дэвида о Мартине. Очень подходящий повод.
В субботу вечером он ждал меня в комнате. Лежал на кровати, и мне показалось, что он спит. Я присела на краешек, долго смотрела на него, потом осторожно, чтобы не разбудить, наклонилась и поцеловала. Когда я выпрямилась, он смотрел на меня широко открытыми глазами.
– Я так и знала, что ты притворяешься, – не задумываясь, солгала я.
– Еще бы, ты всегда все знаешь.
Я встала и отошла от кровати, сбросив на ходу сначала туфли, потом юбку, свитер и, наконец, чулки.
– Насколько я понимаю, – заметил он, – ты не хочешь есть. По крайней мере не настолько, чтобы сходить в магазин и купить что-нибудь на ужин.
– А ты?
– Умираю с голоду.
– Мне не долго одеться.
В конце концов он сам отправился за сэндвичами. Пока его не было, я переоделась в розовый шерстяной халат. Дэвиду он чем-то нравился. Он действительно был мягкий и теплый, но совсем простой, а розовый цвет я всегда считала неинтересным и слегка вульгарным.
– Блеск, – заявил он, вернувшись, – тебе идет. Носи почаще.
– Например, на занятия, – рассмеялась я.
– Я имею в виду не халат. Цвет.
Я пожала плечами.
– Розовый – твой цвет.
– Нет, – ответила я, – красный. И вообще, с каких это пор ты интересуешься женской одеждой?
– Ах, я от красивенькой одежды с ума схожу, – сказал он, дурачась, и вытряхнул содержимое пакета на одеяло. Мы уселись на кровать и принялись за сэндвичи с сыром и ветчиной, заедая их апельсинами.
– Могу спорить, баскетбольная история вызвала жуткий скандал, – осторожно начала я.
Он с улыбкой кивнул.
– Как ты думаешь, Мартин знал? – спросила я, вспомнив его отчаяние, когда Сити-колледж проиграл команде Миссури. И гоня от себя воспоминания о том, как он смотрел нам вслед, когда мы ушли и оставили его одного посреди Второй авеню.
Дэвид пожал плечами:
– Трудно сказать. Скорее всего, что-то подозревал. Похоже, что все в команде что-то подозревали.
– Помнишь тот день, когда мы… когда после матча с Миссури он не пошел на вечеринку вместе со своей девицей?
– Угу.
– Я думаю, может, потому он так и бесился тогда? Может, уже знал и считал, что устраивать веселье просто подло?
– Может.
Мне стало ясно, что надо сменить тактику. Спросила, как родители. Он ответил, что мама передает мне привет и любовь. Я уже научилась воспринимать эту фразу без иронии. В конце концов я поняла: да, мама любит меня, хотя и не настолько, чтобы осмелиться нарушить волю отца и повидаться со мной. Я спросила, как она себя чувствует. Дэвид ответил: выглядит усталой, а в остальном ничего. Отец получил небольшой пай в лавке и уверяет, что Дэниел сделал это из страха потерять ценного работника. Потом Дэвид вдруг улыбнулся и добавил, что миссис Гликман, обсуждая с кем-то баскетбольный скандал, все спрашивала, неужели она и мистер Гликман ради этого так надрывались, во всем себе отказывали, лишь бы их сын учился в колледже? А мать Норми Коэна (Норми был в команде запасным) в понедельник утром пришла к Ландау и, заливаясь горючими слезами, требовала ответить ей, за что нам всем такое наказание, чем мы провинились?
– Подумать только, шесть миллионов евреев унесла война! – передразнил ее Дэвид. – А теперь еще эта беда. Она хочет знать – за что?
– Не только она, – ответила я, вытирая липкие пальцы салфеткой. – Я недавно полдня пыталась втолковать Tee, что да как. Главным образом почему бессмысленно задавать такие вопросы. – Я сложила мусор в пакет и поставила его на пол, потом удобно устроилась на кровати, опершись спиной о стену. – Ведь, по сути, все эти вопросы и недоумения сводятся к одному: с чего это вдруг мальчишкам захотелось денег? Причем никто не требовал, чтобы они совершили какое-то ужасное злодеяние. Просто пришли какие-то дельцы и швырнули кучке нищих мальчишек денег больше, чем те видели за всю свою жизнь, и всего лишь за то, чтоб они проиграли несколько очков. Тея сказала, что все не так просто и я сама прекрасно это понимаю. Но, честно говоря, я не понимаю.
– Да? – сказал Дэвид, откидываясь назад на подушки. – А могла бы понять.
От неожиданности я не нашлась что сказать.
– Не то чтобы ты меня сильно этим удивила, но вообще-то могла бы.
– Что ты имеешь в виду? – как можно спокойнее спросила я.
Как будто я не знала, что услышу в ответ. Ведь знала же!
– Не думаю, что до разговора с тобой, – небрежно сказал Дэвид, – Тея не ведала о магической силе денег. И она права, что ты сильно упрощаешь ситуацию, сводя все только к деньгам. Правда, не могу сказать, делаешь ли ты это по недомыслию или вполне сознательно.
– Благодарю.
– Я, пожалуй, мог бы доказать, что люди, желающие знать «почему», – стихийные философы.
– Ну, в твоих способностях я не сомневаюсь.
– Видишь ли, Руфь, такие люди пытаются вникнуть в природу вещей, – с видимым удовольствием продолжал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102