Убедившись, что я в нем не сомневаюсь, Борис успокаивался и легко справлялся с любой задачей.
Однажды вечером, в начале декабря, когда я уже уходила домой, Хелен Штамм попросила меня зайти в библиотеку.
– Скажите, Руфь, – спросила она, попыхивая маленькой сигарой, которые теперь предпочитала сигаретам, – что вы собираетесь делать в Рождественские каникулы?
– Еще не знаю.
– Думаю, вы уже догадались, что мой сын в вас страстно и безнадежно влюблен.
Я смущенно рассмеялась:
– Я только знаю, что ему со мной хорошо.
– Хорошо! – Она возвела глаза к потолку, словно призывая в свидетели какое-то божество, наверное Фрейда. – Дверь платяного шкафа изнутри сплошь оклеена вашими фотографиями. Каждую субботу одно и то же: стоит вам выйти за дверь, он мрачнеет, куксится, а спросишь его, в чем дело, – не отвечает, зато потом начинает вдруг интересоваться, сколько лет Дэвиду и не знаем ли мы, куда вы с Дэвидом пойдете вечером. Стоит мне заметить, что он подтянулся в школе и не нуждается больше в дополнительных занятиях, он умудряется за неделю нахватать двоек по всем предметам. Теперь мы изо всех сил уверяем его, что считаем его успехи исключительно вашей заслугой, а вас – членом семьи, без которого невозможно обойтись.
– Я польщена, хотя вы наверняка преувеличиваете.
– Нисколько, – ответила она, смяв сигарету в пепельнице. – Я всего лишь констатирую факты. И намеренно воздерживаюсь от комментариев, чтобы не смущать вас. Я могла бы, например, порассуждать на тему эдипова комплекса, который странным образом развился у него по отношению к вам, хотя я скорее поняла бы его выбор, если бы вы олицетворяли для него не идеальную мать, – она помолчала, закурив новую сигарку, – а идеал женской привлекательности. Для этого у вас, безусловно, есть все данные.
Я почувствовала, что краснею, и ощутила такую же беспомощность, как и при нашем с ней первом свидании.
– Я говорю все это, – деловито продолжала она, – потому что мы намерены провести Рождественскую неделю на озере, и Борис уверяет, что умрет от скуки, если вы не поедете с нами. Зимой там немноголюдно, и наши дети обычно берут с собой одного-двух приятелей или подружек. Две девочки, которых пригласила Лотта, уезжают на каникулы с родителями. Мы предполагали, что Борис пригласит кого-нибудь из одноклассников, но ошиблись. Он говорит, что предпочитает вас, потому что все его одноклассники уже умеют кататься на горных лыжах, а вас он будет учить.
– Боюсь, лыжи меня не особенно привлекают, – натянуто улыбнулась я.
– Да? – Она вцепилась в мое признание, как голодная крыса в кусок сыра. – Странно, у вас такой спортивный вид, я бы не подумала. В чем дело? Боитесь высоты?
Будь ты проклята, проклята, проклята! Как тебе при твоей слепоте всегда удается нащупать самое больное место?
– Впрочем, – она пожала плечами, – это не имеет значения. Лыжи – только предлог. Однако должна сразу вас предупредить – я не намерена платить вам. Я могу до какой-то степени потакать капризам сына, но всему есть предел. Вы будете нашей гостьей, я не стану заставлять вас работать, но и платить не стану.
– И если теперь я откажусь ехать, вы решите, что причина именно в этом.
– Почему вас это волнует?
– Не знаю.
Она, прищурившись, оценивающе посмотрела на меня.
– Конечно, – осторожно начала я, – это очень заманчивое предложение. Не только богатым иногда хочется отдохнуть. У меня к тому же был тяжелый год: я учусь, работаю и… еще всякое. Если я откажусь, – я нерешительно замолчала, потом сделала глубокий вдох и заставила себя договорить, – то лишь потому, что меня оскорбляет – да, оскорбляет – ваше отношение ко мне. Знаю, знаю, я кажусь вам смешной, – продолжала я, не позволив ей себя перебить, – и все из-за моей дурацкой гордости. Конечно, смешно, что я так пыжусь и топорщусь, но что могут бедные противопоставить богатым? Только гордость. Что ж, пусть я буду смешной, но если бы у меня не было гордости, вы бы меня просто презирали. Вы и так не скрываете своего пренебрежения, даже приглашая погостить в вашем доме. – Слова вырывались, как лава из вулкана, и приносили мне облегчение. Я уже не могла остановиться, даже если бы захотела. И мне было все равно, что она видит, как в моих глазах закипают слезы. – Вы, видите ли, так и быть, согласны потакать капризам сына, но только до какой-то степени. Будто вынуждены впустить в дом заразу и сразу предупреждаете, что наденете защитную маску. Почему вам так хочется оскорбить меня? Можно ведь было просто пригласить меня, сказать, что Борис будет очень рад. И кстати, мне глубоко противны эти ваши домыслы насчет его влечений и комплексов. Возможно, я недостаточно образована, но меня возмущает, когда нормальному ребенку приписывают мысли и сознание взрослого неврастеника. Для вас я всего лишь глупенькая служанка, которую наняли, чтобы десятилетний мальчишка мог дать выход своим противоестественным подсознательным влечениям. Так как же мне после этого принять ваше приглашение? Пусть даже мне очень хочется поехать и к Борису я привязана…
Я собиралась еще много чего сказать, но вдруг почувствовала, что больше не могу произнести ни слова, и медленно перевела дыхание. В комнате было очень тихо. Она не улыбалась – и на том спасибо. Уже достижение. Протянула мне коробку, я взяла сигарку и закурила, впервые сделав это при ней, открыто. Она подошла к окну и посмотрела на улицу. Я хотела вытереть слезы, но обнаружила, что мои глаза сухи. Она повернулась ко мне:
– Ладно, Руфь. Мои манеры всегда оставляли желать лучшего. Как и внешность. Кое в чем вы правы, но не во всем. Давайте по существу:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102