Был вызван также инспектор оркестра. Он принес с собой список оркестран­тов, причем ряд фамилий в списке был окаймлен крас­ным или черным. Черный цвет окаймлял имена умерших во время блокады, красный - имена людей еще живых, но не способных к труду, находящихся в госпиталях и стационарах. Остальные могли двигаться и держать в ру­ках инструмент, но не более. Из них надо было создать коллектив. От имени Ленинградского радиокомитета и Ленинградского управления по делам искусств была объ­явлена регистрация оркестрантов.
Собрались все, кто держался на ногах. Пришел и семи­десятилетний валторнист Нагорнюк, игравший еще в ор­кестрах под руководством Направника, Чайковского, Гла­зунова. Старый музыкант даже отказался уехать из горо­да с сыном, который покидал Ленинград после тяжелого ранения. Он хотел участвовать в исполнении симфонии.
5 апреля 1942 года в зале Академического театра дра­мы имени Пушкина состоялся первый симфонический концерт в Ленинграде после тяжелой зимы. Он был в од­ном отделении - ослабевшие музыканты большего бы не выдержали. Дирижера Карла Элиасберга привели в театр под руки. Однако за пультом он держался твердо и уве­ренно.
А когда через месяц К. Элиасберг взял в руки долго­жданную партитуру, доставленную самолетом, прорвав­шимся через огненное кольцо блокады, он понял, что ис­полнить симфонию в Ленинграде, видимо, так и не удаст­ся: нужен был удвоенный оркестр, почти в сто человек...
Тогда на помощь пришел фронт. По распоряжению Политуправления фронта к оркестру были прикоманди­рованы лучшие военные музыканты. Началось разучива­ние. Чего это стоило, говорит такой факт: с момента за­мысла сыграть симфонию до ее первого исполнения про­шло более пяти месяцев!
И вот этот день наступил - 9 августа 1942 года.
Небольшая, но важная деталь. Целый день, пока мол­чали музы, говорили пушки. Ленинградской артиллерии был дан приказ полностью подавить огонь немцев. И ар­тиллеристы выполнили свою задачу. Немцы были надол­го загнаны в свои щели. Все восемьдесят минут, пока зву­чала симфония, пушки врага молчали.
История сохранила для нас воспоминания очевидцев этого необыкновенного концерта, который транслировался по всей стране и за рубежом, - Ольги Берггольц и Геор­гия Макогоненко.
«Белоколонный зал был ярко освещен, и весь его праздничный, торжественный вид соответствовал возбуж­денному и приподнятому настроению ленинградцев. Зал быстро заполнялся. Сюда пришли стахановцы, бойцы ПВО, партийные и хозяйственные работники, командиры армий, защищающих Ленинград, писатели, артисты.
...Огромная эстрада филармонии оказалась заполнен­ной... это был оркестр, объединяющий не просто музы­кантов, но бойцов и защитников родного города, готовых ежеминутно сменить свой музыкальный инструмент на лопату, винтовку или пожарный рукав.
За дирижерский пульт встал К. Элиасберг... Мгнове­ние полной тишины, и начинается музыка. И ленинград­цы - все, кто находится в зале, все, кто слушает музыку по радио - знают, что это о них. Они знают, что враг еще слишком близок от города, что враг готовится к штурму, что он попытается обрушить на Ленинград новые жестокие испытания. Но страшный год блокады не ослабил защитников города, не испугал их, а лишь за­калил их волю, плавя ее в огне и остужая во льду. Люди стали сильнее, выносливее, спокойнее - доказательство тому хотя бы этот концерт... гениальная музыка, рож­денная в этом городе и вопреки всем трудностям прозву­чавшая здесь мощно и свободно. Это уже победа. Это за­лог победы будущей - победы решающей».
Симфонию, объединившую «людей в одном и том же чувстве», еще в годы войны назвали Ленинградской, и в этом было признание мужества композитора, уверенность в нашей победе.
МГНОВЕНИЕ ИСТОРИИ
...Свечка высветила в глубокой тьме комнаты бледное осунувшееся лицо пожилого человека, склонившегося над тетрадью. Белая сухая рука что-то старательно вы­водила мелким острым почерком. Только что, на шестна­дцатой странице, кончились чернила, достать их неотку­да, и человек взялся за карандаш. Вот слова, которые он сейчас написал: «Бетховен - Шекспир музыки...»
Остановился, задумался, потом поднес руки ко рту, чтобы согреть. Огонь свечи забился, осветив дрожащим светом пар человеческого дыхания.
«Бетховен - Шекспир музыки...» Эта величествен­ная формула выведена только что. Но вместила в себя очень многое: и жизнь этого человека, и жизнь его пред­шественников, если выделить ту удивительную радугу русской критической мысли о музыке, которая перекину­та через XIX век В. Ф. Одоевским, А. Н. Серовым, В. В. Стасовым и подхвачена на правах равного имени­тым критиком - Борисом Владимировичем Асафьевым. Это был он.
А за глухими стенами Театра имени А. С. Пушкина, где находился Асафьев, лежал беззвучный, засыпанный глубоким снегом город - блокадный Ленинград.
Борис Владимирович должен был эвакуироваться вместе с консерваторией. Но в день отъезда, когда его племянница и ее муж вдвоем не сумели оторвать от пола корзину, в которой лежали самые необходимые для его работы книги, ноты и рукописи, почтенный профессор вдруг забастовал: он заявил, что никуда отсюда не уедет.
Так и остались. Борис Владимирович, его жена и ее сестра, после того как бомбой был поврежден их дом, переселились в гримерную театра.
Наступила суровая зима 1942 года. Театр замерзал. Свет погас. Катастрофически уменьшился рацион ленин­градцев. По улицам города скорбным потоком тянулись саночки, на которых лежали завернутые в простыни умер­шие от голода и холода жители героического города. В будущем летописцы выведут страшную статистику зимы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49