Он забрал бумаги с собой, но Москва будет интересоваться, почему банк теперь выходит из дела.Голос на другом конце как можно отчетливее произнес:— Никакого обязательства не было.— Москва спросит, почему «Бауэрн-Франкония» больше не интересуется Бенцем. Если преступник недобросовестно впутывает в это дело банк, то почему банк не проявляет должного желания помочь разыскать его? — спросил Аркадий.— Мы помогли всем, чем могли, — слова Шиллера звучали бы более убедительно, если бы не было его письма, адресованного Бенцу.— В таком случае, вы не будете возражать, если мы пришлем к вам своего человека.— Пожалуйста, присылайте. Чтобы покончить с этим делом.— Его зовут Ренко.
Третий этаж советского консульства был полон женщин в искусно вышитых блузках и в широких юбках, украшенных яркими лентами, так что казалось, что по коридору беспорядочно катались пасхальные яйца. Если добавить, что у каждой в руках было по букету роз, то нетрудно себе представить, сколько усилий и извинений требовалось для того, чтобы преодолеть коридор.Письменный стол Федорова стоял в окружении ведер с водой. Он оторвал голову от груды виз и прорычал, давая понять, что уже исчерпал свою дневную квоту дипломатии:— Какого черта вам здесь надо?— Как здесь мило, — заметил Аркадий.Кабинет был небольшой и без окон, мебель современная. Возможно, его обитателя постоянно преследовало ощущение, что с каждым появлением на работе он растет в размерах и все больше пропитывается влагой. Влажное пятно на ковре свидетельствовало о недавно опрокинутом ведре. Аркадий заметил также мокрые пятна на брюках и пиджаке Федорова, розовые лепестки, прилипшие к отворотам.Галстук на шее Федорова был не развязан, а расслаблен и сдвинут в сторону.— Когда будет надо, мы сами придем. А вы сюда не ходите.Кроме паспортов на столе лежали консульские бланки, набор из ручки и карандаша, стоял спаренный телефон; все было новенькое и блестящее, как набор первоклассника.— Мне нужен паспорт.— Ренко, напрасно теряете время. Прежде всего, ваш паспорт у Платонова, а не у меня. Во-вторых, вице-консул собирается держать его у себя до тех пор, пока вы не сядете в самолет, а это, если все пойдет нормально, будет завтра.— Может, чем-нибудь помочь? Похоже, у вас дел под завязку, — Аркадий кивком указал на коридор.— Минский народный хор? Мы просили десять, прислали тридцать. Будут укладываться спать, как блины. Попробую им помочь, но если будут требовать в три раза больше виз, то им же хуже.— Так на то и консульство, — заметил Аркадий. — Может быть, все-таки помогу?Федоров тяжело вздохнул.— Нет, нет и нет! Кто угодно, только не вы.— Может, встретимся завтра, пообедаем или поужинаем?— Завтра опять гонки. Утром делегация украинских католиков, ленч с народным хором, потом надо поспеть днем к католикам в Фрауенкирхе, а после — вечер, посвященный Бертольту Брехту. Дел под завязку. Кстати, к этому времени вы уже будете лететь домой. А теперь, не обижайтесь, я действительно занят. Если хотите сделать доброе дело, не приходите сюда.— Можно хотя бы позвонить?— Нет.Аркадий дотянулся до телефона:— Москва все время занята. Может быть, отсюда дозвонюсь.— Нет!Аркадий поднял трубку.— Я быстро.— Нет же!Федоров ухватился за трубку, Аркадий выпустил ее из рук, и атташе консульства, качнувшись назад, опрокинул еще одно ведро. Аркадий хотел через стол удержать его, но вместо этого смахнул со стола все паспорта. Красные книжечки рассыпались по ковру, попадали в лужи и ведра.— Вот идиот! — закричал Федоров. Он метался вокруг ведер, выхватывая из воды паспорта, прежде чем те потонут. Аркадий скомканными бланками промокал воду на ковре.— Без толку, — проворчал Федоров.— Хочу хоть чем-нибудь помочь.Федоров вытирал паспорта о рубашку.— Не надо. Лучше уходите, — его вдруг молнией пронзила мысль. — Стой! — не спуская с Аркадия глаз, он собрал со стола все паспорта. Тяжело дыша, он тщательно дважды пересчитал их и проверил мокрое, но нетронутое содержимое. — Хорошо. Ступайте.— Извините, — повторил Аркадий.— Прошу вас, уходите.— Когда буду уходить, сказать мне внизу о воде?— Нет, никому не говорите.Аркадий посмотрел на опрокинутые ведра, на залитый водой ковер.— Какой стыд! Совсем новый кабинет и…— Да. Прощайте, Ренко.Дверь приоткрылась, и в нее заглянула увенчанная головным убором в жемчужных бусинках женщина.— Геннадий Иванович, дорогой, что вы делаете? Когда мы будем есть?— Сейчас, — ответил Федоров.— Мы ничего не ели с самого Минска, — пожаловалась она.Она решительно переступила порог, за ней последовали в кабинет и другие участницы народного хора. Они заполняли комнату, а Аркадий, протискиваясь между юбками и лентами и избегая шипов роз, двигался в противоположном направлении.
В польском магазине подержанных вещей, что к западу от вокзала, Аркадий разыскал механическую пишущую машинку в потертом пластмассовом футляре с разболтанным механизмом и с шрифтом кириллицей. Он перевернул ее вверх дном. На основании был выведен военный инвентарный номер.— Красная Армия, — сказал хозяин магазина. — Уезжают из Восточной Германии и что не хотят брать с собой, продают, черт бы их побрал. При малейшей возможности они и танки бы загнали.— Можно попробовать?— Валяйте, — хозяин уже направлялся в сторону лучше одетого, более перспективного покупателя.Аркадий достал из кармана пиджака сложенный лист бумаги и заправил в машинку. Бумага была со стола Федорова. Вверху вытеснено название советского консульства, все честь по чести: с серпом и молотом и золотыми колосьями хлеба. Аркадий подумал было написать по-немецки, но не был уверен, что совладает с витиеватыми готическими буквами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133