Это были фотографии женщины из пивной. На обратной стороне одной из них Яак написал: «Надежным источником опознана как Рита, эмигрировавшая в Израиль в 1985 году».Аркадий понял, что источником была Юлия. Если Рита вышла за еврея и уехала, Юлия могла ее помнить.Израиль? Сочетание белокурых волос, черного свитера и золотой цепочки отпечаталось в его сознании как классический немецкий стиль, полные же сочные губы и очертания скул были явно славянскими. Почему же тогда она оказалась на мюнхенской, а не на иерусалимской пленке? Почему в таком случае Аркадий видел эту женщину в машине Руди и перехватил ее взгляд, который говорил, что он сам и «Жигули» были ей хорошо знакомы? Почему ее губы на видеопленке шептали слова: «Я тебя люблю»?Второй снимок ничем не отличался от первого. На его обратной стороне Яак написал: «Опознана портье гостиницы „Союз“ как г-жа Бенц. Немка. Прибыла 5.VIII, выехала 8.VIII». Два дня назад.Гостиница «Союз» не принадлежала к лучшим гостиницам Москвы, но зато была ближе всего к тому месту, где они с Яаком видели ее вместе с Руди.Зазвонил городской телефон. Он поднял трубку.— Кто это? — послышался голос Минина.Аркадий положил трубку и тихо вышел.Теперь они наверняка уже следят за его квартирой. Аркадий поехал по южной набережной реки, остановил машину и пошел пешком, чтобы стряхнуть сон.Ночью Москва прекрасна. На днях, когда они с Полиной сидели в кафе, он вспомнил стихотворение Ахматовой:
Я пью за разоренный дом, за злую жизнь мою, За одиночество вдвоем, и за тебя я пью, За ложь меня предавших губ, за мертвый холод глаз, За то, что мир жесток и груб, за то, что Бог не спас.
Полина, романтическая душа, упросила его прочитать еще раз.Москва была именно таким разоренным домом. Городской пейзаж ночью казался наполовину выгоревшим. И все же уличный фонарь выхватывал вдруг из темноты чугунные ворота, ведущие во двор, где стройные липы окружали лежащего на пьедестале мраморного льва. Другой освещал лазурный, усеянный золотыми звездами купол церкви. Словно все, что не было уродливо, осмеливалось показать себя в Москве только ночью.Аркадий поразился собственной ожесточенности. Он был готов терпеть окружавшие его подлость и продажность, если бы мог более или менее успешно заниматься своим делом. Его собственная порядочность стала для него раковиной, средством и отвергать и принимать всеобщий хаос. «Не прячься от этого противоречия, точнее, от лжи», — говорил себе Аркадий. Но никуда не денешься, он все же потерял Руди и Яака, даже не напал на след Кима, возможно, навредил Полине. Какая же от него польза? Чего он хочет?Ему хотелось быть где-то очень далеко. Много лет он терпел, но последнюю неделю, с тех пор как услышал по радио голос Ирины, чувствовал, как безжалостно, секунда за секундой, уходит время.Если так, то, может быть, он живет не в том городе? Можно ли убежать от самого себя, от того, что связывает тебя с прошлым?
Центральный телеграф на улице Горького работал двадцать четыре часа в сутки. В четыре часа утра его главный зал был обычно заполнен телеграфирующими домой индусами, вьетнамцами, арабами, а также советскими гражданами, отчаянно пытающимися связаться с родственниками в Париже, Тель-Авиве и на Брайтон-Бич. Воздух отдавал пеплом, и привкус его оставался на губах. Люди сидели над телеграфными бланками, составляя текст телеграмм. Мужчины комкали забракованные листки, женщины, задумавшись, сидели над взятым у окошка бланком. Сбившись в кружок, сочиняли послания семейные группы — как правило, смуглые, в блестящих косынках. Время от времени в зал заходил кто-либо из охраны: удостовериться, что никто не расположился на скамейке. По другую сторону высокой перегородки молча подавляли раздражение служащие. Они подолгу шепотом обсуждали свои дела по телефону, повернувшись спиной, читали книжки или потихоньку исчезали соснуть хоть чуть-чуть. Их недовольство объяснялось тем, что в эту смену нельзя было побегать по магазинам. Часы на стене показывали время: 4.00 в Москве, 11.00 во Владивостоке, 22.00 в Нью-Йорке.Аркадий стоял у перегородки, изучая две одинаковые фотографии: одну — русской проститутки, уехавшей в Израиль, другую — хорошо одетой немецкой туристки. Соответствовали ли полученные данные действительности? У Яака, возможно, был ответ.На обороте телеграфного бланка Аркадий изобразил машину Руди, указал, где примерно находились Ким, Боря Губенко, чеченцы, Яак и он сам. Сбоку добавил имя: Рита Бенц.На другом бланке написал: «ТрансКом», а рядом — «Ленинградский райком комсомола, Руди, Борис Бенц».На третьем стояло: «Колхоз „Ленинский путь“. Пенягин, убийца Руди (возможно, чеченцы). Судя по крови, Ким. И конечно, Родионов.На четвертом: «Мюнхен, Борис Бенц, Рита Бенц». Далее следовал знак икс, спрашивавший Руди, где Красная площадь.На пятом: «Игральные автоматы. Руди, Ким, „ТрансКом“, Бенц, Боря Губенко».Фрау Бенц была связующим звеном между черным рынком и Мюнхеном и служила контактом между Руди и Борисом Бенцем. Поскольку у Бори Губенко тоже были игральные автоматы, не входил ли и он в «ТрансКом»? Кому было легче всего познакомить Руди с маловероятными компаньонами из комсомольского спортклуба, как не бывшему футбольному кумиру? А если Губенко был участником «ТрансКома», то, значит, он знал и Бориса Бенца.Наконец Аркадий нарисовал схему фермы, обозначив дорогу, двор, загоны, скотный двор, сарай, гараж, костер, «Вольво», яму. Он проставил расстояния, указал стрелкой север, потом добавил схему скотного двора, пометив ведро, накрытое марлей с запекшейся кровью.Он раздумывал о зоомагазине под жильем Кима, о полке с кровью дракона и о крови в машине Руди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133