— Да? — спокойно ответил сонный мужской голос.— Я звоню насчет Пенягина, — сказал Аркадий.— Что с ним?— Он умер.— Ужасная новость, — голос оставался отчетливым, тихим, еще более спокойным. — Кого-нибудь задержали?— Нет.Последовала пауза, затем голос исправил свою ошибку:— Я хотел сказать: «Как это случилось?».— Убили. В колхозе.— С кем я говорю? — безукоризненное произношение само по себе было необычным — словно береза, покрытая заграничным лаком.— Произошло осложнение, — сказал Аркадий.— Какое осложнение?— Сыщик.— Кто это?— Разве вы не хотите знать, как он погиб?На другом конце наступила пауза. Аркадий, казалось, слышал, как напряженно думали на том конце.— Я знаю, кто это.Телефон замолк, но Аркадий успел узнать голос Макса Альбова. Пусть они виделись всего час, но это было недавно и в присутствии Пенягина.Он набрал другой номер, словно рыболов, забрасывающий ночью крючок в темную воду в ожидании, когда же клюнет.— Алло! — на этот раз была женщина — голос нисколько не сонный, наоборот, старается перекричать телевизор.— Я звоню насчет Пенягина.— Секунду!Ожидая, Аркадий слышал, как какой-то американец рассказывал какую-то скучную историю, перемежаемую взрывами и стрельбой.— Кто это? — к телефону подошел мужчина.— Альбов, — ответил Аркадий. Он не то чтобы говорил так же гладко, как журналист, но удачно подражал его интонациям. К тому же ему помогал шум на другом конце провода. — Пенягина нет.— Зачем ты звонишь?— Там возникли проблемы, — сказал Аркадий.— Не придумал ничего хуже, чем позвонить. Удивляюсь: такой тертый мужик — и на тебе! — голос твердый, с юморком и самоуверенностью удачливого руководителя. — Не надо паниковать в середине игры.— Я беспокоюсь.Послышался щелчок удачно посланного мяча, взрыв аплодисментов и восторженные крики «банзай!». Теперь Аркадий мог представить картину бара, выкрашенного в цвета «Мальборо», и довольных игроков в гольф. Слышался звон кассового аппарата и — чуть тише — отдаленные позвякивания игральных автоматов. Он мог также представить начинающего уже беспокоиться Борю Губенко, прикрывающего ладонью трубку.— Что сделано, то сделано, — сказал Боря.— А как насчет сыщика?— Кому-кому, а тебе-то известно, что этот разговор не для телефона, — разозлился Боря.— Что дальше? — спросил Аркадий.Была глубокая ночь. Из телевизора доносился голос американского диктора Аркадий почти ощущал теплый свет экрана, однообразие международных новостей, которые должны повсюду сопровождать бизнесменов. «Когда-то спасти Россию собирались американцы. Потом собрались спасать Россию немцы. Кто бы на этот раз ни собрался спасать Россию, он не минует Бориного гольф-клуба, — подумал Аркадий. — Японцы всегда уходят последними, обычно говорит он».— Что будем делать? — повторил Аркадий.Слышно было, как вновь ударили по мячу. Отскочил ли он от одного из стоящих в цехе деревьев или же, посланный умело, летит далеко, к задней стене из зеленой парусины?— Кто это? — спросил Боря и повесил трубку.И оставил Аркадия… ни с чем. Во-первых, Аркадий не записывал разговоры. Во-вторых, что толку из того, если бы и записывал? Он не выудил никаких признаний, ничего такого, чего нельзя было бы объяснить сонным состоянием, шумом, недоразумением, плохой связью. Что из того, что у Пенягина были номера их телефонов? Ведь Альбова представили как одного из друзей милиции, а Борин гольф-клуб охранялся милицией. Что из того, что Альбов и Губенко знакомы? Оба они — общительные жители новой Москвы, не отшельники. Аркадий ничего не мог доказать, кроме того, что Яак попал в колхоз в связи с делом Розена, что его убили и что эстонец найден в одном автомобиле с Пенягиным. Он же, Аркадий, запорол дело Розена, не поймал Кима, а все собранные им улики в данный момент захватил Минин.Зато, пусть Яака нет в живых, но он был хорошим сыщиком. Аркадий просмотрел все ящики столов, заглянул под них, а потом достал большой ключ Яака. У каждого тайного сыщика был свой сейф — запертое на замок хранилище результатов его работы. Аркадий поочередно пробовал открыть ключом каждый из четырех допотопных сейфов, пытаясь нащупать секретное устройство, пока наконец последний замок не поддался и не распахнулась железная дверь, открывая три полки личной жизни Яака. На нижней полке лежали перевязанные красной ленточкой старые папки — кладовая профессиональной памяти Яака. На верхней полке — личные вещи: фотографии мальчика и мужчины на рыбалке; того же мальчика и мужчины с моделью самолета; подросшего мальчика в военной форме, в котором уже можно узнать Яака, позирующего рядом со счастливой, но с достоинством улыбающейся женщиной. Они стоят на ступеньках дачи. Глаза Яака — на свету, глаза матери — в тени. Снимок солдат, поющих в палатке; Яак тот, что с гитарой. Восьмилетней давности документы о разводе, разорванные на куски и снова склеенные. Любительский снимок Яака с Юлией, тогда еще темноволосой. Тоже разорванный и склеенный. Изображение смазанное: катались на аттракционе.На средней полке — серая книжечка Уголовного кодекса, набитая размочаленными листами каждодневно поступающих данных; бланки протоколов расследований, обысков, допросов; красный справочник с именами сыщиков Московской области; россыпью патроны к «Макарову» с медными гильзами; оперативное фото Руди; снимок юного Кима из милицейского архива; сделанные Полиной снимки черного рынка и обгоревшего корпуса машины Руди. Кроме того, служебный конверт. Аркадий вскрыл его и обнаружил немецкую видеопленку, которую он давал Яаку, и два проявленных кадра. Значит, Яак получил снимки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133