И Данло, и все остальные хорошо понимали символику этой церемонии. Все они помнили прохладный, чуть солоноватый вкус каллы и нарастающий прилив наследственной памяти, известной как Старшая Эдда. Но чай был только чаем, горячим, немного вяжущим и слишком сладким.
— Думаю, что Тобиаса, Канту и всех остальных можно считать убитыми, — сказал Бенджамин. — Это большая потеря для нас, Данло, но зато ты здесь, с нами.
— Да… мне очень жаль.
— Нам всем жаль, — сказал Джонатан, глядя на брата. — И нашему горю не будет конца, пока ты не прекратишь это безумие.
Бенджамин нахмурился, и Данло, как никогда, поразился несходству между двумя братьями. Вот Бенджамин — в его зеленых глазах пылает ярость на несправедливое устройство жизни, а в четырех футах от него сидит Джонатан с глазами карими и теплыми, как растопленный шоколад. В нем чувствуется озорство молодого повесы, который больше склонен играть в серьезного деятеля, чем воспринимать вещи по-настоящему серьезно. Но внешность обманчива: в действительности он человек очень целеустремленный. До войны он был довольно известным мастер-холистом — одним из самых молодых мастеров Академии — и до сих пор носит кобальтовую форму своей профессии. Данло он понравился с первой же их встречи в доме Бардо, и Бенджамин тоже. В обоих братьях вопреки их кажущейся несхожести он находил одну общую черту: огромную любовь к жизни. У них обоих пламенные сердца, и оба горят желанием выявить внутреннюю правду и красоту в каждом, кто готов пить каллу вместе с ними.
— Не время сейчас возобновлять наш старый спор, — сказал Бенджамин Джонатану.
— Самое время, по-моему, — спокойно возразил тот. — Вот сидит Данло, которого мы так хотели видеть своим вождем в борьбе против Ханумана.
Лицо Бенджамина потемнело от гнева.
— Данло сидит здесь потому, что мой план оправдал себя и много славных людей отдали свою жизнь, осуществляя его. Если б мы полагались только на твое желание и на твои методы, Данло до сих пор гнил бы в тюрьме.
— Твои методы только навлекли на нас гнев Ханумана. И всему Невернесу грозит голод из-за того, что сотворил твой человек.
— Игашо действовал без моего ведома. Неужели ты думаешь, что я позволил бы ему смастерить водородную бомбу, а уж тем более взорвать ее?
— Не знаю, что и думать теперь.
— Джонатан!
Глаза Джонатана стали еще мягче, и какой-то миг казалось, что он вот-вот заплачет — заплачет над тем, чем стал его брат, и над тем, чем тот никогда уже не станет.
— Даже если Игашо действовал не по твоему приказу, — сказал он, — сделал он это, чтобы тебе угодить. Он, наверно, думал, что ядерный взрыв нисколько не противоречит тому безумию, которое ты развел в городе, и упрекать его за это нельзя.
— Это Игашо сумасшедший, а не я. Он сам сделал свой выбор, а мы все должны сделать свой.
— Ты свой уже сделал.
— Мой выбор состоит в том, чтобы открыть истину Старшей Эдды всему человечеству. Что в этом плохого?
— Но ради истины некоторую часть человечества надо истребить — так по-твоему?
— Да, я готов истребить таких, как Хануман ли Тош, — всех, кто не допускает нас к Единой Памяти.
— Разве способны одни люди не допускать к ней других? — Джонатан улыбнулся Зенобии Алимеда и Лизе Мей Хуа, пришедшим сюда вместе с ним, и снова перевел взгляд на брата. — Ведь Хануман не смог тебе помешать проводить наши церемонии?
— Нет, но он…
— Вот именно — нет, — прервал его Джонатан. — Только твое стремление воспрепятствовать ему насильственным образом мешает тебе пить с нами каллу.
Бенджамин, в свою очередь, переглянулся с Поппи Паншин и Масалиной, который на Сильваллане прославился как мозгопевец, и с Каримом, терпеливо несущим стражу у двери. Раньше они почти каждый вечер собирались на квартире у Джонатана в Старом Городе, где пили каллу с Зенобией, Лизой Мей и другими. Но когда власть Ханумана стала усиливаться, они во главе с Бенджамином удалились в эту заброшенную часть Квартала Пришельцев, где на улицах нередко находили трупы.
— Мы поклялись воздерживаться от каллы, пока каждый житель Невернеса не получит свободного доступа к ней, — сказал Бенджамин.
— Но пока этого не случилось, — с грустной улыбкой возразил Джонатан, — разве не должны мы быть маяками для тех, кто ни разу не пробовал каллы? Разве не должны мы быть как алмазные окна в Эдду, через которые люди смогут увидеть собственные возможности?
— Маяки можно погасить, а окна разбить, — ответил Бенджамин.
— Но один огонек способен зажечь десять других, а от каждого из десяти загорится еще десять.
— Ты мечтатель, Джонатан, а мечтатели всегда гибнут первыми.
— Я не боюсь смерти.
Зеленые глаза Бенджамина утратили всю свою ярость — могло показаться, что и он сейчас расплачется.
— Я никогда не сомневался в твоем мужестве, — сказал он, — я сомневаюсь только в правильности выбранного тобой пути.
— А я никогда не сомневался в твоей доброте — сомневаюсь только, способен ли ты найти ее в себе.
День шел своим чередом, чашки наполнялись чаем, а двое братьев вели свой старый спор. Данло узнал о том, как Каллия раскололась надвое, и о том, как каждая половина пыталась перетянуть другую на свою сторону. Узнал он и другие вещи. В это самое утро, по словам Бенджамина, Игашо Хадда нашли мертвым в одном из переулков Восточно-Западной улицы. Перстень его был открыт, и губы посинели от матрикаса: очевидно, он покончил с собой, раскаиваясь в том, что взорвал пищевые фабрики и убил столько невинных людей.
Бенджамин дал понять, что смерть Хадда в какой-то мере искупила его злодеяние, но Джонатан нашел этот аргумент абсурдным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227