Элэсбэшники
все еще рьяно палили из своих "шершней", но попасть в него, лежащего, было
уже трудно. Стрелы, пущенные горизонтально, пролетали мимо. Рисунок
созвездий был незнаком, но все равно, глядя на звезды, Теллон испытывал
облегчение. Там, наверху, были другие люди, которые могли отправиться куда
угодно, если у них хватало духу вынести путешествие сквозь цепочку ворот -
страшное путешествие, когда душа твоя вытягивается в тонкую ниточку,
оплетающую всю Вселенную. Сэм Теллон больше не сможет участвовать в этих
жутких полетах, но, до тех пор, пока он еще смотрит в ночное небо, он
никогда до конца не станет пленником.
"Шершни" замолчали как-то сразу. Теллон ожидал, что вот-вот раздастся
топот бегущих ног, но вместо этого неожиданно услышал близкие шаги. И
перед ним появился человек. Как ни странно, это был Черкасский. Его лицо
напоминало сейчас маску африканского колдуна: кожа ободрана, всюду
запекшаяся кровь, одна рука безвольно свисает вдоль тела. Преодолевая
боль, он вытянул вперед здоровую руку, и Теллон увидел в ней "шершень".
- Никто, - шептал Черкасский, - ни один человек...
Он выстрелил в упор.
"Шершень" считался гуманным оружием и обычно не причинял серьезных
увечий, но Черкасский был профессионалом. Теллон, совершенно
парализованный наркотиками, был не в силах даже моргнуть, когда стрелы
злобно вонзились в его глаза, навсегда украв у него свет, красоту и
звезды.

4
Теллон не чувствовал боли: она приходит потом, когда организм
начинает перерабатывать парализующее вещество. Поначалу он даже не понял,
что произошло, ибо темнота наступила не сразу. Сперва все перекосилось - и
дрожащее дуло пистолета, и сам Черкасский. А потом мир наполнился
бесформенной массой света: вспышки, плывущие цветные узоры, аметистовые и
розовые контуры сосен.
Но от фактов никуда не денешься. Полный заряд с расстояния в
двенадцать дюймов...
Должно быть, я ослеп!
На мгновение у Теллона защемило сердце, но потом все его мысли, как в
конусе, сошлись в другой точке: он не мог вздохнуть. Все чувства были
заглушены наркотиком, и он никак не мог понять, почему отключилось его
дыхание; но догадаться было нетрудно. Лишить его зрения - то был лишь
первый номер программы. Теперь Черкасский собирался довести дело до конца.
Теллон поймал себя на том, что не слишком-то боится, хотя и понимает, что
именно с ним происходит. Видимо, потому, что древняя реакция страха -
опускание диафрагмы для наполнения легких воздухом - была блокирована
параличом. Жаль, он не врезал Черкасскому ногой по голове, пока был в
силах.
Топот бегущих ног приближался, затем послышались голоса:
- Капрал! Поднимите господина Черкасского и отнесите в машину.
Кажется, он серьезно ранен.
- Есть, сержант.
Затем последовало шарканье ботинок по бетону, и неожиданно Теллон
смог дышать. Должно быть. Черкасский, потеряв сознание, упал прямо на
него. Теллон с наслаждением вбирал в себя воздух; потом он снова услышал
голоса:
- Сержант! Посмотрите-ка на его глаза. Неужели это из "шершня"?
- Тебе что, показать, как это делают? Отнеси господина Черкасского в
машину. Землянина - в фургон.
Неуловимый сигнал вестибулярного аппарата подсказал Теллону, что его
действительно куда-то несут. Раздались свистки; с шумом включился
двигатель машины. Тянулось время - Теллон не знал, сколько его прошло.
Потом он почувствовал боль...
С тех пор минуло меньше суток, но Теллону уже казалось, что все его
чувства начали обостряться - обычный эффект при потере зрения.
В главном полицейском управлении Нью-Виттенбурга ему сделали укол в
шею, и он пришел в себя. Все лицо его было забинтовано, и это Теллона
успокоило. Ему дали выпить горячего, а охранник отвел его в постель. Пока
он спал, кто-то забрал его ботинки, заменив их сапогами на тонкой подошве,
которые были велики ему на несколько размеров.
Потом его снова куда-то отвезли, но уже в другой машине, в
сопровождении трех или четырех офицеров ЭЛСБ. Как их звали, он так и не
узнал, ибо те обращались с ним преимущественно посредством толчков и
ударов, а Теллон был слишком беспомощен, чтобы вызвать их на разговор. В
его голове крутилась только одна мысль - что он ослеп.
Машина замедлила ход, дважды накренилась на поворотах и встала. Когда
Теллона вывели, он сразу понял, что находится на аэродроме. Он
почувствовал, как ветер хлещет его по щекам - это означало, что он стоит
на открытом пространстве. Теллон ощутил запах авиационного горючего, потом
- еще одно подтверждение - услышал совсем рядом звук раскручивающихся
турбин.
На миг Теллон испытал даже какой-то интерес к происходящему. Ведь он
никогда не летал на Эмм-Лютере, потому что это было дорого, к тому же,
путешествуя таким образом, он привлек бы к себе внимание. Гражданские
самолеты были велики, но пассажиров могли взять немного, поскольку их
конституция строго регламентировалась распоряжениями правительства.
Фюзеляжи покрывали толстой броней, а профиль крыла по земным стандартам
был широковат (в крыльях помещались двигатели, топливные баки и система
управления) и потому не обеспечивал максимальный подъем силы. В случае
аварийной посадки крылья, с их смертоносной начинкой из горючего,
отстреливались. Наплевав на экономию, правительство Эмм-Лютера заботилось
о безопасности полетов, и Теллон отчасти одобрял его за это.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64