Я увлекаю ее на постель, бормоча бессвязные слова, разжигающие ей кровь.Когда мы достаточно наигрались в зверя с двумя спинами, я в последний раз целую ее. Как видите, любовь всегда начинается и заканчивается одним манером…— Если ты позволишь, милая, я немного побреюсь, — говорю я. — Чтобы вывести тебя в свет, это просто необходимо, а то у меня рожа, как у итальянского бродяги.— У тебя есть бритва?— Нет, но у хозяйка должна быть. С ее-то бородой! Я кладу пиджак и выхожу из комнаты. Как и предполагал, содержательница номеров крутится поблизости с фальшиво-невинным видом. Я подбегаю к ней и шепчу на ухо:— Говорите со мной, говорите, что в голову взбредет!Я снимаю ботинки и по-кошачьи подкрадываюсь к двери комнаты. Замочная скважина как раз на уровне моих глаз, когда я стою на коленях.Мне открывается великолепный вид на комнату… Как с центральной трибуны стадиона. А в глубине коридора мамаша Бордельер трещит как заведенный попугай.Вижу, Рашель выходит из туалета, где была, когда я уходил из комнаты.Она подходит к двери и запирает ее на задвижку. К счастью, мамаша Бордельер любит подсматривать за тем, как резвятся ее постояльцы, и потому снабдила комнаты задвижками, а ключи спрятала…Рашель, думая, что теперь находится в безопасности, идет прямиком к моему пиджачку и ощупывает карманы. Первое, что она достает, — пистолет. Она вытаскивает обойму, вынимает из нее все патроны и ссыпает их в китайскую вазочку, после чего вставляет обойму в рукоятку и сует пистолет обратно в мой карман. Затем берется за мой лопатник и изучает мои бумаги на имя швейцарского подданного Жана Нико… Пожав плечами, кладет бумажник на место. Для девушки, претендующей на место секретарши, у нее редкостная ловкость. Очень скоро она находит под подкладкой мой специальной жетон, смотрит на него, и на ее губах появляется улыбка.Красавица продолжает свои поиски. Теперь она ощупывает плечи и тут же находит булавку.Ее удивление просто неописуемо. Она разевает рот, округляет глаза. Радостно щелкнув пальцами, она вытаскивает булавку и кладет ее в свою сумочку.Я покидаю наблюдательный пост и возвращаюсь к мамаше Бордельер.— У вас есть бритва? — спрашиваю я ее.— Хотите побриться?Я пожимаю плечами:— Ну уж не перерезать же кому-нибудь горло. За кого вы меня принимаете?— Да, есть… — И кокетливо добавляет:— Некоторые господа забывают свои.— Ну конечно, — соглашаюсь я. — А сами вы никогда не бреетесь… чаще двух раз в сутки.Она задыхается от возмущения, но решает засмеяться — Какой же вы шутник!Она не задает мне вопросов по поводу моего заглядывания в замочную скважину. Возможно, думает, что я маньяк…Она ведет меня в свою личную ванную. С точки зрения техники для удаления растительности у нее все в порядке. Бритва электрическая. Я к таким не очень привык, а потому справляюсь неважно, но я не претендую, особенно сегодня, на то, чтобы строить из себя красавца Бруммеля…Я освежаю себе морду, поправляю узел галстука и, налив на котелок полфлакона одеколона, возвращаюсь к малышке Рашель. Она открыла задвижку и спокойно одевается.Когда я вхожу, она встречает меня ослепительной улыбкой.— Ну, — спрашиваю, — как я тебе в парадном виде?— Великолепен! — шепчет она. — О, мой милый…Я сажусь в кресло.— Сдохнуть можно, — говорю. — Никогда не видел такой тяжелой ночи… Ты себя нормально чувствуешь?— Да.Она открывает окно.— Как красив Париж, — произносит она, задержавшись возле него.Я не отвечаю. Продолжаю думать… Передо мной стоит дилемма: вмешаться сейчас или подождать?Своим поведением Рашель мне доказала, что тоже состоит в банде. Значит, через нее я могу пройти по всей цепочке. Но это слабое звено. Если я ее отпущу, она предупредит сообщников, что Бункс жив. Эта булавка дала ей доказательство… Что я должен делать? Господи, как неприятно принимать такие решения! Я готов отдать десять “штук”, чтобы узнать мнение шефа… Но позвонить ему невозможно. Я должен решать сам и быстро. Я смеюсь.— Что с тобой? — спрашивает она меня. Я смеюсь, потому что Бунксу пришла великолепная идея. Когда я сказал, что встречаюсь с Рашель, он захотел дать ей знать, что жив. Догадываясь, что киска станет внимательно изучать мои действия и слова, копаться в моих шмотках и тому подобное, он решил послать сообщение через меня. Выбрал посланником тюремщика… Признаемся, что работа великолепная! Она подходит ко мне, ласкаясь, с влажным взглядом, какой бывает у всех девок, которым вы только что доказали, что кое-что можете.— Что с тобой? — повторяет она.Возможно, именно это ее обольщающее поведение заставляет меня принять решение. Я встаю, надеваю пиджак, достаю пушку, беру вазу, опрокидываю ее на кровать, собираю маслины и неторопливо вставляю их в обойму, нежно глядя на Рашель. Надо признать, она немного побледнела. Но не шевелится.Я открываю ее сумочку, беру булавку, прикалываю к лацкану пиджака и поворачиваюсь к милашке.— Ну и?.. — спрашиваю.Она стоит неподвижно. Щеки ввалились, ноздри поджались, в глазах тревожные огоньки.Я подхожу к ней, влепляю оплеуху, от которой она летит на ковер, и повторяю:— Ну и?..Тон приглашает к разговору. Рашель встает. Ее щека пылает.— Вы хам! — скрежещет она.— Откровенность за откровенность, красотка; ты маленькая шлюшка! — И я добавляю:— Но шлюхи не только занимаются любовью и шарят по карманам. Они еще и разговаривают… И ты у меня заговоришь тоже!Она подходит ко мне.— Мне нечего вам сказать, господин комиссар!— Да что ты говоришь! Никогда не поверю, что женщине бывает совсем нечего сказать! Я хватаю ее за руку.— Например, скажи, что вы сделали с русским?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35