Я смотрю на серый фасад Большого дома напротив и механическим шагом направляюсь к нему.Поднявшись на наш этаж, велю дежурному доложить Старику о моем приходе.— Пусть войдет! — отвечает голос босса из динамика. Я открываю двойную дверь в его царство. Он сидит перед листком белой бумаги. Под рукой у него стоит коробка с мятными пастилками.Он вытягивает манжеты и спрашивает:— Есть новости?— Не знаю, — отвечаю я, садясь на подлокотник клубного кресла. — Не знаете? — удивляется шеф.— Увы!— Он заговорил?— Нет .Впрочем, я ни о чем его не спрашивал. Я предпочел устроить ему сеанс бесплатной деморализации. Не знаю, правильно ли поступил…Босс колеблется, взвешивая ситуацию.— Несомненно, — произносит он наконец Видя мой озабоченный вид, он спрашивает:— Вас что-то беспокоит?Я вынимаю булавку из лацкана.— Вот это.Он берет булавку, осматривает ее, — Что это такое?— До доказательства противного — булавка… золотая. Скажите, патрон, когда вы велели отобрать у Карла Бункса шмотки, вы велели взять абсолютно все, что при нем было?— Да, я даже подчеркнул этот момент, — Я так и думал… Кто собирал урожай одежды?— Равье.— Можно с ним переговорить?— Да, если он все еще здесь.Он нажимает эбонитовый рычажок.— Слушаю, — произносит голос.— Равье! Немедленно!— Ясно, шеф.Через четыре минуты Равье, добродушный толстяк, не страдающий избытком интеллекта, входит в кабинет.Он кланяется.— Вы меня вызывали, патрон?— Сан-Антонио хочет вам задать один-два вопроса.Я обращаюсь к Равье:— Это ты раздевал жильца из подвала?— Да, господин комиссар.— Как это происходило? Он широко раскрывает глаза.— Ну… очень просто. Я велел ему полностью раздеть и передать мне всю одежду, что была на нем…— Ты присутствовал при операции?— Ну да.— Ты был в камере?— Это… ну… почти.Я начинаю злиться.— Не изображай из себя деревенского дурачка, Равье! Я тебе скажу, как ты это сделал. Ты велел ему раздеться, а пока он снимал с себя шмотки, ты вместе с дежурным охранником курил в сторонке и рассказывал ему о своем геморрое и об опущении матки у твоей жены, но не смотрел!Равье краснеет.— Патрон мне не приказывал глазеть, как он стриптизит, — бурчит он. — Правда, шеф? Вы мне приказали забрать одежду и все, что при нем было, и больше ничего.Я смягчаюсь.— Я тебя не ругаю. Вспомни, как все было точно.— Я ему приказал раздеться догола. Перед этим я сам вытащил у него из карманов все их содержимое… Когда он оголился, я забрал его тряпки, оставил его охране и ушел.Я беру его за руку.— Ладно, хорошо. Ты все вытащил из его карманов, а швы ощупал?— Еще бы! — восклицает Равье, пожимая плечами.— Слушай меня внимательно, Равье. Ты посмотрел под лацканы пиджака перед тем, как оставить его одного? Подумай и ответь откровенно.Он хмурит брови. Его добрая толстая физия из красной становится белой.— Нет, — честно отвечает он, — об этом я не подумал. Я вздыхаю.— Прекрасно. Значит, эта булавка должна была находиться под лацканом. Это практически единственное место, куда мужчина может ее приколоть… Так, Равье, а после того как он отдал тебе свою одежду, ты обыскал камеру?— Я быстро посмотрел по сторонам и под нары, проверяя, не забыл ли чего.— Рукой по нарам ты не водил?— Нет.— Так что, если бы он воткнул вот эту булавку в дерево, ты мог ее не заметить?Шеф не перестает молча теребить свои манжеты.— Верно…Ладно, — говорю я Равье, — ты нам больше не нужен. В следующий раз ничего не оставляй на авось. Он снова краснеет и выходит пятясь.— Значит, булавка от Карла Бункса.— Да, и он хотел, чтобы я вынес ее из камеры…— Как это? Я рассказываю об инциденте в бистро.— Вы уверены, что именно он воткнул ее в ваш пиджак?— Теперь — да.— И предполагаете мотив этого на первый взгляд абсурдного поступка?Я в нерешительности. Встаю и иду к двери.— Да, — отвечаю я и выхожу. Глава 8 Когда я возвращаюсь в номера мамаши Бордельер, атмосфера становится еще более тяжелой.Надвигающаяся гроза давит на мозги и легкие. Терпеть не могу такую погоду. Кажется, что планета сейчас разорвется, а это одно из самых неприятных ощущений.Прежде Чем подняться по лестнице дома, я вынимаю золотую булавку из лацкана пиджака, куда воткнул ее, выйдя из кабинета Старика, и втыкаю в плечо, точно в то место, куда ее сунул Бункс.Поднявшись на четвертый этаж, где обретается старуха, звоню Она открывает мне, держа в руке рахат-лукум.— Наконец-то вы вернулись! — восклицает она с набитым этой жуткой замазкой ртом. — Милая девочка начала отчаиваться…Я усмехаюсь.— Я, мамаша, как крупный выигрыш: заставляю себя ждать, но всегда прихожу к тем, кто умеет это делать.Старуха вытирает дряблые губы, на которых помада смешалась с сахаром.— Я угостила ее шоколадкой… Это дитя просто восхитительно. — Она заговорщицки толкает меня локтем в живот:— Вы не будете скучать, шутник!Будь это кто другой, я бы не потерпел подобной фамильярности, но к мамаше Бордельер питаю слабость. Она такой яркий типаж, настолько невероятна, что на нее невозможно сердиться.Стучу в дверь комнаты.— Входите! — отвечает Рашель. Она сидит в кресле, одетая в белый домашний халат, окружающий ее нимбом нереального света.— Было так жарко… — объясняет она.— Ну конечно. — И добавляю, гладя ее по затылку:— Я не очень задержался?Она взмахивает ресницами.— Я начала думать, что вы меня бросили…— И какое чувство это у вас вызвало?— Боль, — шепчет она, отводя глаза.Такого рода признания автоматически влекут за собой поцелуй.Я беру ее чуть повыше локтя, буквально поднимаю с кресла и прижимаюсь своими губами к ее. — Прикосновение к девочке, у которой под халатом ровным счетом ничего нет, вызывает у вас желания, мягко говоря, весьма далекие от стремления проштудировать последние статьи о косвенных налогах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35