— Меня зовут Рашель, — отвечает она. — Рашель Дитрих.— А я Жан Мартен… — И добавляю:— Вы позволите мне сесть рядом с вами? А то вдруг мне понадобится вам что-нибудь шепнуть на ушко…На Восточный вокзал мы приезжаем около восьми часов вечера.На Париж опускается светлая ночь. Я с наслаждением вдыхаю запах метро, толпы и весь букет запахов, которыми так богата столица.Рашель растерянна.— Конечно, здесь немного шумнее, чем в Шварцвальде, — говорю я ей, — но к этому быстро привыкаешь, вот увидите!Я не решаюсь везти ее к себе. Я прекрасно знаю, что Фелиси дома нет, но все-таки не хочу терять свою добрую привычку к независимости.— Послушайте, Рашель, я знаю одну старушку, сдающую меблированные комнаты. Я отвезу вас к ней, хотите?— Вы очень милый, Жан…Вы можете сказать, что для полицейского это не здорово, но я никак не могу привыкнуть называться другими именами. Мне все время кажется, что обращаются к кому-то другому.Не помню, рассказывал я вам уже о мамаше Бордельер или нет. Она держит на улице Курсель номера, в которые нелегальные парочки приезжают заняться любовью. Она шлюха на пенсии. До войны работала путаной, теперь, став для этого слишком старой, сдает помещения другим.Это коровища, весящая пару тонн. В жизни у нее одна забота — обжираться сладостями…Она встречает меня доброй улыбкой. Она меня очень любит с того дня, когда я помог ей выйти чистой из одного грязного дела.Она мне заявляет, что будет бесконечно рада приютить такую миленькую девушку и даже даст ей комнату с ибисами, потому что она у нее самая лучшая.Пока Рашель разбирает свой багаж, я беру мамашу Бордельер за руку.— Это малышка знает меня как Жана Мартена. Ясно 7 — Ясно.Я иду засвидетельствовать мое почтение малышке и говорю, что она может принять ванну, а я тем временем должен съездить по одному срочному делу, но пусть она не волнуется, я вернусь через пару часов и проведу ее по ночному Парижу.Затем я бегу на бульвар Османн ловить такси.Шеф выслушивает мой отчет так же, как обычно выслушивает все отчеты, то есть прислонившись к батарее центрального отопления и поглаживая свой голый, как пустыня Гоби, череп.Он меня слушает не злясь и не перебивая. Когда я заканчиваю, он подтягивает свои шелковые манжеты, садится во вращающееся кресло и спрашивает меня:— Как думаете, Бунксы клюнули? Я пожимаю плечами:— Трудно сказать, шеф. Бомба в моей машине показывает, что они догадались, кто я на самом деле. Но думаю, главная часть — убедить их в смерти Карла — нам удалась. От этой бомбы так и пахнет местью. Они считают меня убийцей сына и брата. Их первая реакция вполне естественна — смерть убийце!Шеф кивает:— Да, это весьма вероятно. Нам остается подождать, пока дело немного уляжется, и через несколько дней мы предпримем важный ход…Большой босс улыбается мне.— Если вам не удастся разговорить Карла… Я качаю головой:— Не думаю, что он сдастся.— Мне бы хотелось, чтобы вы предприняли новую попытку, Сан-Антонио. Надо попробовать психологическую атаку. Может быть, известие, что официально он мертв, его сломит? Как вы думаете?Я знаю патрона. Когда он делает такое подчеркнутое предложение, можно считать это выражением его желания. А он из тех людей, чьи желания являются приказами. Понимаете, что я хочу сказать?— Хорошо, босс, пойду поздороваться с ним.Я осторожно пожимаю его аристократическую руку и сажусь в гидравлический лифт. Двигается он медленно, но это к лучшему, поскольку есть время подумать.На первом этаже я открываю железную дверь и спускаюсь в подвал.Там находятся залы для тренировочных стрельб. Вижу, несколько моих коллег упражняются на мишенях.Я дружески машу им рукой и продолжаю путь до конца коридора. Там находится массивная решетка. Я нажимаю на кнопку, спрятанную в неровности стены, и решетчатая дверь открывается. За ней коридор продолжается, но становится уже. Еще одна дверь, деревянная, толщиной с руку. Стучу. Мне открывает здоровенный детина с газетой в руке.— Здорово, Годран, — говорю я ему. — Ты прям как в отпуске! Он злится.— Хорош отпуск… Полно свежего воздуха, а вид моря просто чудесный.Он обходит побеленную известью комнату, в которой стоит всего лишь одно кресло.— Четыре шага в длину, три в ширину… с утра я измерил ее сто двадцать раз… Подумать только, я выбрал эту работу потому, что люблю действовать.— Не расстраивайся, — говорю я, хлопая его по спине. — В каждой работе есть свои неудобства, приятель. Как жилец? Он пожимает плечами.— Неплохо… Молчит и продолжает мечтать… Мне кажется, он или йог, или поэт… Руки под голову, взгляд в потолок и жует щепочку…— Ясно… Открывай!Он достает из кармана ключ и отпирает низкую дверь. За ней находится секретная камера нашей конторы, не указанная ни на одном официальном плане здания, служащая нам для особо деликатных дел.Мне в нос бьет запах хлева.Жилец занимает камеру уже довольно давно, а поскольку вентиляция в ней не ахти какая, то запашок стоит более омерзительный, чем у хозяйки борделя, специализирующейся на девочках-малолетках.Дощатые нары занимают всю длину одной из стен. На этом жестком ложе лежит Карл Бункс.За несколько дней он сильно похудел. Заключение выбелило его, как солнце кости… Глаза запали, щеки ввалились, как бока больного животного. Весь его облик претерпел сильные изменения. Даже ритм дыхания и тот стал другим…В стену вделано железное кольцо. Такое же надето на его ногу; их соединяет цепь.Я закрываю дверь, давая себе время привыкнуть к обстановке, потому что вид прикованного молодого человека меня смущает. Я человек действия и люблю, чтобы мои противники стояли на ногах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35